К половине одиннадцатого Том купил пижаму – желтого цвета. В Лондон он ехал с мыслью приобрести фиолетовую, но теперь был уже по горло сыт разговорами об этом цвете. Взяв такси, Том доехал до Карнаби-стрит. Тут он выбрал себе пару узких шелковистых брюк – расклешенные он не любил, – а вот Элоизе купил расклешенные, в обтяжку, из черной шерсти, с талией на бедрах. Примерочная кабинка была такой крошечной, что там невозможно было сделать шаг назад, чтобы увидеть в зеркале, подходят ли брюки по длине. Впрочем, это не имело особого значения: мадам Аннет обожала подгонять им с Элоизой одежду. К тому же каждые несколько секунд занавеску отдергивали двое итальянцев, которым не терпелось примерить выбранные ими вещи. При этом они непрерывно восклицали: “Bellissimo!” [18] Когда Том расплачивался, появилась также парочка греков, принявшихся громко обсуждать цены, переводя их в драхмы. Помещение магазина было примерно шесть футов на двенадцать, и неудивительно, что покупателей обслуживал только один продавец, – для второго просто не было места.

Шурша бумажными пакетами, Том зашел в телефонную будку, чтобы позвонить Джеффу Константу.

– Я разговаривал с Бернардом, – сказал Джефф. – Он до смерти боится Мёрчисона. Он сам рассказал мне о беседе с ним, так что я спросил, что он ему сообщил. Он ответил, что только посоветовал ему не покупать больше картин Дерватта. Но уже этого более чем достаточно, не правда ли?

– Да, больше уж некуда, – согласился Том. – Что еще?

– Ну, я сказал Бернарду, что ему теперь не в чем себя упрекать. Все это очень трудно объяснить. Ты не знаешь Бернарда. У него настоящий комплекс вины перед гением Дерватта, – ну и так далее. Я пытался втолковать ему, что, предупредив Мёрчисона, он снял с себя вину, так что может дальше жить спокойно.

– И что он ответил на это?

– Он так подавлен, что даже трудно понять, что он говорит. Картины на выставке распродали все, кроме одной, представляешь! Так Бернард и из-за этого казнит себя! – Джефф рассмеялся. – Осталась непроданной лишь “Ванна” – одна из тех картин, к которым прицепился Мёрчисон.

– Если Бернард скажет, что не будет больше писать подделок, не заставляйте его, – посоветовал Том.

– Конечно. Я абсолютно с тобой согласен. Думаю, недельки через две он придет в себя и опять возьмется за кисть. Это все объясняется нервотрепкой в связи с выставкой и твоим выступлением в роли Дерватта. Дерватт значит для него больше, чем для многих других Иисус Христос.

Тому он мог этого и не говорить.

– И еще одно, Джефф. Возможно, Мёрчисон захочет посмотреть в галерее записи о поступлении картин Дерватта. Ты ведешь их?

– Что касается картин из Мексики, то нет.

– Ты не мог бы нашлепать их – на случай, если мне не удастся уговорить Мёрчисона бросить его затею?

– Я попробую… – Голос Джеффа звучал неуверенно.

– Сделай это, – повторил Том нетерпеливо. – Так, чтобы записи выглядели старыми. Обзавестись всей необходимой документацией не мешает и без Мёрчисона… – Том не стал больше ничего говорить. Некоторые не имеют никакого понятия о том, как вести дела – даже такие прибыльные, как “Дерватт лимитед”. – Хорошо, Том.