Евангелист не говорит о том, чтобы Иисус Христос поучал теперь чему-нибудь учеников Своих. Ефраимское уединение, кажется, было посвящено Им более Себе Самому, нежели ученикам. Впрочем, ближайшее общение с Учителем, воспоминание о всем прошедшем, особенно о последних событиях, были сами по себе уже весьма поучительны. Так бывало и прежде, что Иисус Христос прерывал на время Свои наставления. Вообще образование, данное будущим наставникам и просветителям рода человеческого, никак не состояло, как может подумать кто-либо, в систематическом поучении их высоким предметам веры. Нет! Оно походило более на обыкновенное, свободное общение отца с детьми, опытного наставника с юными друзьями. Господь нередко предоставлял учеников Своих самим себе, всегда позволял им действовать с полной свободой, как бы наедине, не входя прямо в их разговоры и прекословия: только постоянно наблюдал за ними, а по временам давал понять, что от Него не сокрыта ни одна их мысль, ни одно желание; что Его дух присутствует между ними и тогда, когда они считают себя наедине.

Между тем, в Иерусалим, по случаю приближения Пасхи, час от часу стекалось все более народа. Причиной преждевременного прибытия богомольцев были набожность и выгода; от желающих праздновать Пасху требовалось, на основании древнего обычая (Исх. 19, 10), особенное приготовление, которое в те времена состояло из различных очищений, поста и милостыни. Более набожные верили, что такого приготовления нигде нельзя совершить лучше, чем в Иерусалиме, перед домом Божьим, при помощи и наставлении фарисеев, потому и приходили для этого за неделю и более до праздника. Кроме того, иудеи, приходившие издалека, особенно египетские и вавилонские, привозили с собой различные изделия и произведения своих земель: продажа и мена их заставляла приходить на праздник ранее и уходить позже обыкновенного. По этим и другим причинам святой град, в продолжение пасхального месяца, походил на сборное место всего тогда известного мира, особенно Востока.

Воскреситель Лазаря, естественно, был теперь предметом народной молвы и всеобщих разговоров. Все (исключая врагов Иисусовых) с нетерпением ожидали прихода Его во Иерусалим, хотя всякий видел, что исполнение его ожидания сопряжено с необыкновенной трудностью из-за грозного определения синедриона против Иисуса. Вообще в народе было тайное ожидание чего-то великого, необыкновенного, сильно пробужденное столь великим чудом, каким было воскрешение Лазаря, — с ним, казалось, воскресли все лучшие надежды Израиля. С другой стороны, видели, что верховный совет иудейский наполнен непримиримыми врагами Иисуса, готовыми употребить против Него и свои силы, и свое коварство. От этого невольно распространялось уныние и рождались печальные предчувствия тем более, что, по общему мнению, началу и открытию царства Мессии должны были предшествовать величайшие всеобщие скорби и злоключения. Различные справедливые и несправедливые слухи и рассказы о Чудотворце, о чуде, Им произведенном, о предприятиях врагов Его и проч., — как это обыкновенно бывает в подобных случаях, — то усугубляли надежду на лучшие времена, то увеличивали опасения и недоумения. В решительные минуты, когда надлежало принять или отвергнуть своего Мессию, — народ иудейский более, чем когда-либо, уподоблялся овцам, не имеющим пастыря (Мф. 9, 36). Большая часть пастырей иудейских были не что иное как волки в одеждах овчих и почти все были против великого Пастыреначальника (Иоанна Предтечи, праведного Симеона и Анны, Вифлеемских пастырей, могущих свидетельствовать о истине и вразумить народ, теперь уже не было в живых). Одна только совесть в каждом, кто имел ее, говорила за Иисуса…