Румянцев попробовал представить себе Потемкина в роли генерал-адъютанта и невольно усмехнулся: «Хитер! Армия ему теперь и впрямь не нужна. Ему дороже подол императрицы».

Письмо сына оказалось таким же коротеньким. Он сообщал, что задерживается в Петербурге потому, что хочет дождаться возвращения из-за границы братьев, о которых соскучился. «Я очень скоро приеду, мне непременно надо ехать, — писал он, — да и здешняя жизнь мне не очень приятна…» В конце приписка: «Позабыл вам, милостивый государь батюшка, отписать, что я в прошедшее воскресенье обедал у государыни, и она со мной долго говорила».

«Ах, Миша, Миша!.. — с восхищением подумал о сыне Румянцев. — Знать, ты тоже будешь солдатом, как и родитель твой!»

Он бережно сложил письма и спрятал их в шкатулку.

Войдя в общество императрицы, Потемкин быстро стал здесь своим человеком. Придворные дамы были от него без ума. Он был совсем не такой, как другие. Не чванился, не умничал. Умел ко времени мило улыбнуться, сказать ласковое слово, обронить веселую шутку. А уж сколько знал забавных историй! Слушаешь и не наслушаешься. Приятнейший человек!

И вот с этим милым, веселым человеком стряслось что-то непонятное. Он вдруг заскучнел, сделался молчаливым, в присутствии императрицы тяжко вздыхал, словно его мучил какой-то недуг. Однажды он совсем не явился на службу. Встревоженные поклонницы послали к нему человека узнать: не заболел ли? И были потрясены, когда их посланец доложил, что генерал-адъютант в полном здравии, но решил более не служить во дворце и уехал в Александро-Невский монастырь с намерением постричься в монахи.

Исчезновение новоиспеченного генерал-адъютанта вызвало во дворце многочисленные толки. Все только и говорили об этом невероятном событии. Недоумевали что могло заставит столь необыкновенного человека сменить генеральский мундир на монашеское платье? Некоторые из придворных дам уверяли, что причиной была любовь. Влюбился человек, а ему не ответили взаимностью, вот он и решился… Вспоминали его вздохи в присутствии императрицы и многозначительно покачивали головой. Боже, неужели в саму государыню?.. А почему бы и нет? Чем он хуже Васильчикова? Нисколько не хуже, даже во сто крат лучше. Хотя и с поврежденным глазом, а красивее. И ума палата. Васильчиков пальца его не стоит. Жаль, что государыня сама этого не видит…

Чем больше разговоров, тем решительнее становились поклонники влюбленного. На Васильчикова теперь уже смотрели чуть ли не с презрением. А когда представился удобный случай, дамы стали просить государыню, чтобы ее величество не позволили «усохнуть» в монастыре такому великолепному человеку, каким был Потемкин.

— Но я всего лишь земная царица, — сказала на это государыня с томной улыбкой, — я не могу повелевать людьми, которые отдают себя служению Всевышнему.

— Достаточно одного вашего слова, и он вернется.

Екатерина продолжала прикидываться непонимающей.

— Если так, можете передать ему, что я буду рада вновь увидеть его в нашем обществе.

Вскоре после этого разговора графиня. Брюс поехала в монастырь. Она нашла любимца придворных дам в келье, освещенной восковыми свечами, и едва узнала его. Он был в монашеской одежде, обросший курчавой бородой, с волосами, свисавшими почти до плеч, — ни дать ни взять святой старец! Только здоровый глаз его по-прежнему источал знакомое тепло молодости.