Искреннее восклицание Софии вызвало слезы умиления на глазах Артемия. Давящий страх и подозрение, преследовавшие его, исчезли мгновенно.
- Спас, государыня... Завернул я ее в платок, положил на седло и увез... В надежное место увез...
- Что же она?.. Говорила... Кто ее... погубить хотел?
Артемий отрицательно покачал головой.
София побледнела. Ей показалось, не хочет он передать ей, что говорила Настя.
- Кто же ее... кто?.. Знает она?
- Испортили Настю, - печально вымолвил Артемий. - Она не в своем уме... Болтает всякую пустяковину...
- Но что же, что именно болтает она?
Львов горько усмехнулся.
- Говорит, что она теперь на небе, с ангелами... Что умерла она... Царевича поминает... Несуразное толкует, бедная...
София несколько успокоилась.
- Где же она теперь?
Артемий оглянулся и, как бы боясь быть услышанным чужими, прошептал:
- У старицы Леонтии. Там ее поберегут, пожалеют...
- Рассказывал ты все это царю или нет?
- Никому не говорил, кроме твоей милости, государыня, и не скажу...
София Фоминишна прошлась по комнате, нахмурив брови. Артемий следил за ней, стараясь понять, хорошо или дурно поступил он, так как понимание своей правоты и сомнение боролись в нем.
Государыня сняла с шеи лаловое ожерелье и, подавая его Артемию, сказала:
- На тебе... подари своей невесте... Ты хорошо сделал, Артемий... Спасибо тебе. Молчи о том, что знаешь... Не себя я жалею, видит Бог... Виноват тут один человек, и не злобою, не ненавистью виноват... А такое дело вышло...
Львов низко кланялся и благодарил. София продолжала:
- Насчет драки твоей я попрошу царя. Не стал бы только твой ворог болтать чего...
- Нет, государыня, не изволь опасаться! Четыре доски да земля сырая не докащики...
- Умер он разве?
- Вышел от Луши не в своем виде, споткнулся и душу отдал... Не моя вина... Он обидел меня, а не я его... Пусть спросят свидетелей... Невесту мою обозвал он изменницей, говорил, что она замуж за другого идет...
- Невесту? Сосватал разве?
В комнату вошла и притаилась, боясь помешать государыне, Зина, имевшая право входить во всякое время. Ни София, ни Артемий не заметили ее присутствия.
- Давно сосватал, матушка-царица, - пылко заявил Артемий, опускаясь на колени. - Сердцем люблю я ее и горько тоскую в разлуке... Не смел беспокоить тебя, государыня, а сегодня решился... Неволить стал отец... Боюсь за свою Любушку... Раньше, как чашником был, боялся просить царя, а теперь, на новой должности, есть женатые, может и мне милость выйдет... Заставь за себя Бога молить, царица-матушка! Смилуйся! Попроси...
Тихий стон вырвался из груди Зины.
Она закрыла глаза рукой и прислонилась к стене. Слезы текли из ее нежных очей, и горестно сжималось любящее сердечко.
Все ухаживали за Зиной, все любили ее. Но тот, кому она отдала свою привязанность - принадлежал другой...
София обещала Артемию похлопотать за него и обнадежила молодого человека. Он был безгранично счастлив. Его беспокоили дошедшие слухи, что Кошкин неволит дочь, и он горячо стремился явиться освободителем своей ненаглядной Любушки.