Альфред, Альфред, зачем ты позволяешь так бессовестно манипулировать собой?
Я не могу найти квартиру, потому что все они страшно дороги. Я так несчастна. Как это ужасно, жить в гостинице с маленьким ребенком и питаться ужасной и грубой пищей. Ты разрешаешь мне пользоваться твоей фамилией? Можешь выслать мне немного денег? Ты — единственное, что осталось у меня в этом мире. Я шлю тебе сердечный поцелуй
от твоей вечно любимой Софи.
Три миллиона крон. Вот сколько он посылает ей каждый год — сумму эквивалентную трем миллионам крон!
Какой же страшный голод он испытывал, как невероятно одинок и покинут он был.
Как много он платит и как мало получает взамен.
Вторник. 15 декабря
Андерс Шюман вежливо постучал в стеклянную дверь крошечного кабинета Анники Бенгтзон. Она удивленно подняла глаза от газеты, которую в тот момент читала, и жестом пригласила Шюмана войти.
— Чем могу помочь? — спросила она и встала, чтобы убрать одежду с единственного стула.
Шюман аккуратно затворил за собой дверь и постарался придать лицу бесстрастное, но одновременно дружелюбное выражение.
— Хочу узнать, что происходит с запретом на разглашение и с твоей работой, — сказал он тоном строгого, однако справедливого учителя. — Как тебе работается, нет ли конфликтов?
Анника Бенгтзон села на свое место, тяжело вздохнула и бросила недоеденную булочку в мусорную корзину. Волосы ее были аккуратно причесаны. Было похоже, что этой ночью она в кои-то веки наконец выспалась.
— Никаких проблем, — ответила Анника, — но у меня такое впечатление, что Берит и других эта ситуация раздражает. Они думают, что я скрываю ценную информацию, которой на самом деле не располагаю, и поэтому топчутся вокруг, стараясь ее выудить, хотя в этом нет никакой нужды — выуживать из меня нечего.
Главный редактор сел на второй стул и кивнул.
— Да, и у меня создалось такое впечатление, и я думаю, что это очень неудобная ситуация. Понимаю, что ты мне ничего не ответишь, но все же спрошу: знаешь ли ты что-то такое, чего не говоришь нам? Не говоришь о фактах, которые могут представлять хотя бы малейший интерес?
Анника посмотрела на Шюмана и похлопала густо накрашенными ресницами. Общаясь с Анникой, Шюман каждый раз испытывал внутреннюю неловкость — как будто она знала о нем то, чего не должна была знать.
Несколько секунд они молча смотрели друг на друга.
— Две вещи, — сказала она наконец. — Есть две вещи, которые я заметила, но о которых ничего не сказала. Насколько я могу судить, они ничего не прибавят к нашим статьям и репортажам, но до сих пор не были опубликованы по причинам сохранения тайны следствия.
— Я не буду спрашивать, что это за вещи, — сказал Шюман, — но положение осложняется именно из-за того, что ты о них умалчиваешь.
— Во-первых, глаза, — сказала Анника Бенгтзон. — Глаза у нее желтые. Я абсолютно в этом уверена, потому что ни у кого прежде не видела таких необычных глаз. Но это обстоятельство не упомянуто ни в одном полицейском пресс-релизе. На фотороботе глаза тоже не желтые — они зеленые.
Главный редактор кивнул, удивленный такой уверенностью, и молча ждал продолжения.