Катя удивилась, когда, вернувшись к себе, увидела толпу у крыльца. А потом услышала гулкий топот по кровельному железу. Юки забралась на крышу веранды и металась там. Она то крыла стоящих внизу визгливым матом, то прижимала руки к груди:

— Миленькие, ну пожалуйста… ну отстаньте… Зомби гребаные!

Катя молча прошла сквозь уклоняющуюся от нее толпу. Нащупала в кармане рыболовный крючок, вытащила его и воткнула, приподнявшись на цыпочки, над входной дверью. Лучше бы, конечно, булавку или иголку, но уж что нашлось…

— От дурных людей, от незваных гостей, — услышала затихшая Юки Катин шепот.

Дачники сделали шаг назад. Катя выдохнула с облегчением — и увидела Наталью. Высоченная, как будто прибавила в росте с момента возвращения, она смотрела на нее. Глаза Натальи совсем потеряли цвет, и переливался в глубине бледный огонь.

Тишину разорвала громкая музыка — посыпалось горохом жизнерадостное тунц-тунц. Юки в панике зашлепала руками по карманам, вытащила орущий телефон и отбросила. Телефон съехал по козырьку и упал к Катиным ногам. Наталья указала на него и медленно кивнула.

В трубке шуршало — умиротворяюще, как трава на полуденном ветерке. Что «соседей» обязательно приветствовать надо, чтобы беду не навлечь, Катя знала, но как здороваться с Полудницей, забыла напрочь. Бабушка про многих рассказывала, но про бабу огненную говорила редко, и видно было, что боится еепуще смерти. Наконец из какого-то закоулка памяти вынырнуло, и Катя тихонько сказала:

— Как рожь высока, так хозяйка блага.

— Так, — прошелестел в трубке сухой голос. Губами Наталья не двигала, они застыли в полуулыбке.

Столько времени было потрачено на бесконечные цепочки догадок, столько всего Катя хотела выкрикнуть в полыхающее белым огнем лицо! А теперь Полудница стояла перед ней в обличье добродушной и шумной соседки — и в голове было пусто…

— Что вам нужно? Зачем пришли?

— Первый перст мой.

— Серафима ведь отдала…

Наталья еле заметно качнула головой:

— Не угадала. Первый перст. В роду. Ты.

Катя стиснула телефон вмиг вспотевшими пальцами.

— Брату не сестра. Мужу не жена. Детям не мать. Одна как перст.

— Врешь! — крикнула Катя. — Была я мужу жена!

— Венчанная? То не муж, то дружочек.

И наконец все выстроилось, сложилась картинка. Даже Катин день рождения перед самым летним солнцестоянием, от которого она не первый год пряталась в своем дачном убежище, оказался вдруг частью мозаики. Снова стало жарко — не то от бледного пламени, не то от злости на Полудницу, которая все это, выходит, ради должка своего мелкого учинила. Катя шагнула ей навстречу, на нижнюю ступеньку:

— За мной пришла, значит? Срок вышел? Тридцатник стукнул, портиться начала?

— Наоборот. В колос пошла.

— Так забирай!

— Зачем? Не за долгом я. Ты и так наша. Сама нас привела.

— Привела?! — Катя яростно замотала головой. — Врешь! Никого я не приводила!

— Ты — дверь наша, — ответил сухой голос.

И все внутри остекленело, как оплавленный песок. А потом будто взорвалось, сметая остатки отчаянной уверенности, за которую Катя до последнего цеплялась: что это не она виновата во вьюрковских бедствиях.