Ту же радостную легкость ощутил и Никита, когда Наталья, которую он пытался вытолкать за ворота, коснулась его горячей ладонью. Раны от Светкиного топора будто смазали целебным зельем, и все мгновенно затянулось, не оставив ни болячек, ни шрамов. А мертвая Светка у него в голове рассмеялась. Она больше не держала на него обиды. Конечно, он не убивал, да она и сама хороша — разве можно на человека с топором? Никита облегченно выдохнул, улыбнулся мертвой Светке. И тоже все забыл…

Кровать была твердая, полная песка. Щеки болезненно пощипывало, будто бабушка Серафима решила проветрить в морозную ночь. Она не выносила сухой батарейной духоты, говорила: лучше холодно, чем жарко. Наконец Катя поняла, что лежит посреди улицы, а по щекам ее неуверенно шлепают чьи-то ладони. Не открывая глаз, она поймала одну, чтобы убедиться — обычная ладонь, теплая, человечья…

— Да я это, я! Кать, пусти, больно.

Над ней склонилась взволнованная Юки. Катя приподняла голову, и Юки затараторила: тут такое творится! Наталья эта — точно ведьма. Прикоснется к человеку — и того как подменяют. Будто в зомби превращается, в улыбчивого такого, тихого. Она сейчас бродит по участкам. Юки от нее удрала; как заметила эти фокусы — на велик и давай педали крутить. А потом смотрела из-за поворота, и вот что еще заметила…

Тут Юки умолкла. Она вдруг поняла, что расклад ей неизвестен: Наталья ведьма, Катя тоже, а вот кто плохая, а кто хорошая? Вдруг она злой ведьме доверилась, а Наталья Вьюрки на самом деле спасать пришла?

Катя с трудом сфокусировала взгляд на ее озадаченном лице:

— Что заметила?..

— Она тебя не тронула, — выпалила Юки. — Всех трогала — кто хотел, кто не хотел… Собачник тот — он вообще орал, на забор полез. А тебя не тронула, ты лежала, а она мимо прошла… Почему?

— Баба огненная, — прохрипела Катя и стала медленно подниматься на ноги.

— Какая баба? Наталья? Почему огненная?

— Она это, все она…

— Кать, у тебя температура? Ты ж как сковородка горячая! Гена говорил, что сотрясение…

— Уйди…

— Кать, а может, грипп? Кать, ты куда?..

Катя оттолкнула Юки и, шатаясь, отправилась на поиски порождения бабушкиной шизофрении и стояновского мракобесия, обретшего наконец физическую форму.

У поворота с Лесной на Рябиновую навстречу торжественно-спокойной толпе бросилась чья-то фигура, колун взметнулся над белоснежной Натальиной головой.

— Сгинь, рассыпься!

Наталья перехватила его в воздухе и небрежно отбросила. На деревянной рукояти остался обугленный след. Катя проводила колун затуманенным взглядом и вдруг протянула к Наталье руки:

— Ну ладно, давай…

Белый огонь вспыхнул на секунду в Натальиных глазах, и Катины, пронизанные воспаленными жилками, полыхнули в ответ. Катя зажмурилась: под веки будто перца сыпанули. А Наталья прошла мимо, так к ней и не прикоснувшись. Умиротворенные дачники двинулись за ней, аккуратно расступаясь и уклоняясь — лишь бы не задеть случайно Катю. Точно она была прокаженной, недостойной Натальиного клейма…

— Сволочи! — закричала Катя им вслед.

И то ли ей почудилось, то ли в самом деле волна иссушающего жара вырвалась из ее груди вместе с криком. Все вокруг слилось в горячее месиво. Плавились, стекали на землю тягучими каплями деревья, заборы, дома… Катя посмотрела на свои руки и увидела, как дрожит прозрачное марево вокруг растопыренных пальцев. Домой, — мысли с трудом ворочались в голове, — надо идти домой. Там колонка, прямо у калитки. Вода холодная, пахнет железом и плесенью… И еще там родная дача, в которой можно затаиться, спрятаться, переждать.