Прозвонил колокол, и мы перешли в столовую. Как же их много! Я знала всех, кроме матери мадам Галлар: гладко причесанные седые волосы, типичное лицо, какое и должно быть у бабушки, — ни одной мысли на ее счет у меня не возникло. Старший брат был в сутане — он только что поступил в семинарию. Они с Малу и месье Галларом вели вечный, судя по всему, спор об избирательном праве для женщин: да, это возмутительно, что мать семейства имеет меньше прав, чем пьяница-чернорабочий, однако, возражал месье Галлар, в рабочей среде женщины более «красные», чем мужчины; в конечном счете, если закон пройдет, он будет на руку врагам церкви. Андре молчала. На дальнем конце стола близнецы кидались хлебными шариками, мадам Галлар смотрела на них с улыбкой и не вмешивалась. Впервые я осознала, что в этой улыбке кроется ловушка. Я раньше завидовала независимости Андре — и вдруг она показалась мне куда менее свободной, чем я. За ней стояло все это прошлое, ее окружали стены этого громадного дома, эта огромная семья. Тюрьма, и все выходы из нее строжайшим образом охраняются.

— Ну? Что вы думаете о нас? — неприветливо спросила Малу.

— Я? Ничего. Почему вы спрашиваете?

— Вы оглядели весь стол. Вы же что-то подумали.

— Что вас много, вот и все, — ответила я.

И сказала себе, что нужно научиться следить за выражением лица.

Выходя из-за стола, мадам Галлар обратилась к Андре:

— Ты не хочешь показать Сильви парк?

— Да-да, — согласилась Андре.

— Накиньте пальто, вечер прохладный.

Андре сняла с вешалки в вестибюле две лоденовые накидки. Горлицы спали. Мы вышли через заднюю дверь, которая вела к службам. Между каретным и дровяным сараями скулила и рвалась с цепи немецкая овчарка. Андре подошла к будке:

— Иди сюда, бедненькая Мирза, пойдем погуляем.

Она отвязала собаку, та радостно прыгнула на нее и побежала впереди нас.

— Как вам кажется, у животных есть душа? — спросила меня Андре.

— Не знаю.

— Если нет, то это страшно несправедливо! Они так же несчастны, как люди. И не понимают почему, — сказала Андре. — Это ведь еще хуже, когда не понимаешь.

Я ничего не ответила. Я так ждала этого вечера! Думала, что окажусь в самом центре жизни Андре, но никогда она не казалась мне такой далекой — с той минуты, как ее тайна обрела имя, это уже была не прежняя Андре. Мы молча шли по запущенным аллеям, где росли мальвы и васильки. В парке было множество красивых цветов и деревьев.

— Давайте тут посидим. — Андре указала на скамейку под голубым кедром. Она достала из сумочки пачку «Голуаз». — Вам я не предлагаю?

— Нет. Вы давно курите?

— Мама мне запрещает, но когда уже все равно перестаешь слушаться…

Она зажгла сигарету, дым попал ей в глаза.

Я собралась с духом:

— Андре, что происходит?

— Мама вам, наверно, уже сообщила. Она настояла на том, чтобы самой ехать вас встречать…

— Она рассказала о вашем друге Бернаре. Вы мне никогда о нем не говорили.

— Я не могла говорить о Бернаре. — Ее левая ладонь раскрылась и сжалась, словно в каком-то спазме. — Но теперь все уже знают.

— Не будем об этом, раз вам не хочется, — быстро ответила я.