— Ну-у, раз так… — полковник пожевал губами, — штабс-капитан Авилов. Был бы рад самолично сопроводить вас, да нельзя оставлять службу. Все-таки за целый фронт отвечаю.

— Что ж, тогда с вас причитаются билеты: на меня, сыщика Каширина и Авилова. Остановимся мы в «Большой Московской гостинице». Пусть штабс-капитан ждет нас на вокзале, у касс.

— Хорошо, — кивнул Кукота. — Одного понять не могу: отчего вы решили, что немецкий агент спешит в Одессу?

— А куда же еще? Фальшивые ассигнации с товаром ушли раньше. Прибыть в Киев они должны были еще в понедельник. Но этого не случилось. По словам исчезнувшего управляющего, вся продукция из Румынии застряла в одесском порту.

— Возникает вполне закономерный вопрос: почему?

— У меня, к сожалению, вместо одного целых четыре варианта ответа: либо ему очень нужно было направить в Одессу своего помощника, либо он уже мертв (но тогда: кто же его убил?), либо и так поехал в Одессу (в данном случае появляется вероятность того, что мертв уже Кульчицкий), либо Дрогоевский и Кульчицкий — сообщники, что идет вразрез с устоявшимися правилами конспирации. Управляющему было гораздо проще самому отправиться в Одессу и преспокойно исчезнуть. Прошло бы несколько дней, прежде чем о нем бы вновь вспомнили, и вот тогда в Одессу поехал бы Кульчицкий. Только за эти пять-шесть дней Дрогоевский смог бы оказаться в безопасном месте с новым паспортом. Однако он этого не сделал, а взял и сбежал… И так торопился, что оставил в столе доказательства своей причастности к поддельным банкнотам. Только вот… он ли их оставил?

— О чем вы?

— Я обнаружил еще одну странную деталь: стол был открыт отмычкой. Я это выяснил, изучив замок.

— Простите?

— Видите ли, в замке выдвижного ящика, как и в любом другом, со временем накапливается пыль. Из-за смазки она пристает к внутренним сторонам обоих крышек. Вследствие этого на самой крышке отчетливо выделяется ход ключа — та кривая линия, по которой при отмыкании и замыкании движется его бородка. И потому, если замок был открыт отмычкой или подобранным ключом, то кроме обычного следа на нижней крышке появится еще и ряд свежих царапин и черточек на слое пыли. Их наличие служит доказательством незаконного проникновения. Именно это я и увидел.

— Да, но царапина, о которой вы говорите, могла быть давнишней. Что, если стол открывался отмычкой ранее?

— На мой взгляд, ей от силы день-два.

— По-вашему, деньги подкинули? Но кто? Кульчицкий? Или, может… — полковник бросил выразительный взгляд на Могилевского, но не стал продолжать фразу.

— Повторюсь: все решится в Одессе. А сейчас мы просто гадаем на кофейной гуще. Я бы попросил вас, Корней Ильич, телеграфировать нам на любую станцию обо всех новостях, которые могут здесь появиться.

— Вы имеете в виду управляющего?

— Да. Чем черт не шутит, вдруг он отыщется?

— А вот этого уж, поверьте, точно никак не может произойти. Сбежал он. Наверняка сменил паспорт. Ищи его теперь, как прошлогодний мартовский снег, который все видели, помнят, но куда он делся, никто толком не знает. — Полковник вздохнул и сказал: — Признаться откровенно, ваша затея с поездкой в Одессу мне кажется бессмысленной. Незачем ему туда бежать. Управляющий, скорее всего, залез в нору, как рак зимой… А потом, когда все стихнет, всплывет и попытается перейти линию фронта. Ему шкуру свою спасать надо, а не в спальных вагонах разъезжать. Каждый мало-мальски опытный разведчик знает, что если он разоблачен, то уже через час его «трафареты» будут у каждого городового. Это крах, это катастрофа. И все потому, что теперь он будет зависеть уже не от своего ума или находчивости, а от «его величества случая». А это в разведке недопустимо… Но у вас редкая интуиция. Так что поступайте как знаете. Да и мой помощник — офицер сообразительный и очень внимательный. Надеюсь, вы сработаетесь. Будем ждать от вас хороших вестей. Бог вам в помощь! — он протянул руку.