— Ты кто такой? — зарычал коротышка. Холщовые рубаха и портки на нем были все в пятнах и подпалинах. Руки же — в тонких хирургических перчатках, и при виде их Виктор едва не лишился дара речи. — Язык проглотил, неуч? — напирал меж тем хозяин.

— Молчи, — вдруг вырвалось у Виктора. — Как смеешь ты держать меня на пороге?!

Толстяка враз прошибло потом. Он отступил на шаг, однако взгляда не опустил.

— Ух ты, знатный гость ко мне пожаловал, — медленно процедил он сквозь зубы, стаскивая с рук перчатки. — Знатный и редкий… ну что ж, заходи, раз пришел, прочь не погоню. Запашок у меня, правда, тебе едва ли понравится… но уж не обессудь, коли явился незваным.

Толстяк если и боялся, то страх свой умело скрывал. И, судя по нему, был отнюдь не дурак подраться. Хоть и пригласил внутрь, сам стоял, загораживая почти весь широченный проход.

— Плохо ты гостя привечаешь, — нагло сказал Виктор, сам донельзя дивясь этой наглости.

Впрочем — это ведь сон… всего лишь сон.

— Уж как умею, — огрызнулся коротышка. Сдернув наконец с рук перчатки, он метко зашвырнул их в бочку — что-то отвратительно зашипело, из бочки повалил пар. — Как там у вас говорится? В гимназиях не обучались…

«Ну конечно же, я сплю, — подумал Виктор. — Откуда здешнему обитателю знать „Золотого теленка“?»

Ухмыляясь, толстяк пялился на Виктора. Глаза-буравчики беспокойно сверлили незваного, невесть откуда взявшегося гостя. Коротышка откровенно и недвусмысленно нарывался на неприятности.

В этом мире уважают только силу, подумал Виктор. Деликатность, вежливость, миролюбие здесь воспринимается как слабость.

Впрочем — только ли здесь? Мир снов — лишь слабый отсвет реального мира. Если здесь и сейчас, в сумбурном — пусть и таком ярком сне, от него ждут напора и натиска — значит, и на самом деле происходит то же самое. Давно ли нахрапистость и наглость превратились из пороков в достоинство? Может, и недавно, но порой кажется, что навсегда…

И все-таки, наверное, в Москве он едва ли решился бы на подобное. Протянуть руку и молча отодвинуть хозяина с порога его собственного дома.

Помня Серый Предел и ломающуюся с сухим треском шею несчастного полуэльфа, Виктор толкнул коротышку не в полную силу. Однако тот лишь похабно осклабился:

— Что-то слабоваты нынче стали срединники! Ну-кась, ты толкнул, теперь моя, стало быть, очередь…

Это, разумеется, оказался не толчок в плечо. Толстяк коротко и без замаха провел очень грамотный апперкот. Настолько быстро и профессионально, что невеликого умения Виктора не хватило даже отдернуть голову. Собственно говоря, он понял, что поднявший его в воздух удар именуется апперкотом, только оказавшись лежащим на спине.

Ярость в тот же миг подняла его на ноги. Это точно сон, снова подумал Виктор. После таких ударов встают только в дешевых гонконгских боевиках. У меня сейчас должны были быть сломаны шейные позвонки, выбита челюсть и половина зубов — а я скачу как ни в чем не бывало…

Теперь вокруг него был огонь. Руки, раскинутые в стороны, словно крылья, рассекали ярящийся океан испепеляющего пламени. Как смел этот… этот червь… как он смел поднять руку на него? На него, Владыку?!