На нем мятый льняной пиджак; раскованные манеры состоятельного человека.

Когда он ей улыбается, у Лив невольно возникает вопрос: неужели у нее на лбу крупными буквами написано, что она англичанка?

– Сомневаюсь, что вся эта толпа вообще там поместится.

– Ой, конечно поместится! Там внутри гораздо больше места, чем кажется. – Она улыбается, и он протягивает ей руку: – Тим Фриланд.

– Лив Уорт… Халстон. Лив Халстон. – Она постоянно забывает, что у нее теперь другая фамилия.

– Ага. На этом плакате сказано, что здесь сейчас выставка Матисса. Наверное, потому-то и очередь. Вот. Давайте-ка я открою зонтик. Он хоть немного защитит вас от солнца.

Он приезжает сюда каждый год на теннисный турнир, говорит он, пока они рывками, в час по чайной ложке, продвигаются вместе с очередью к входу. В свободное от тенниса время посещает любимые места. Музей Орсэ ему нравится куда больше, чем Лувр, где из‑за туристов не видно картин. Он произносит это со сдержанной улыбкой, понимая всю иронию сказанного.

Высокий, загорелый, с темно-русыми волосами, которые он, похоже, с юношеских лет привык зачесывать назад. Судя по его рассказам о своей жизни, он явно не обременен финансовыми проблемами. Упоминание о детях и отсутствие обручального кольца свидетельствуют о том, что он давно разведен. Он предупредительный и обаятельный. Они беседуют о парижских ресторанах, о теннисе, о бесшабашности местных таксистов. Какое облегчение вести разговор, свободный от невысказанных претензий и подводных камней! К тому времени как они оказываются в голове очереди, к Лив, как ни странно, возвращается хорошее настроение.

– Благодаря вам время пролетело незаметно.

У них ушло двадцать пять минут на то, чтобы оказаться у заветного входа в музей.

Тим Фриланд складывает зонтик и протягивает ей руку:

– Было очень приятно познакомиться, Оливия Халстон. Я бы порекомендовал вам начать с импрессионистов на верхнем этаже. По крайней мере, у вас будет хороший обзор, пока туда не набегут туристы.

Он улыбается ей – в уголках глаз лучиками расходятся морщинки, – целеустремленно идет куда-то вперед и наконец исчезает в бездонных недрах музея. А Лив, которая отлично понимает, что, даже если у тебя медовый месяц, ты имеешь полное право получить удовольствие от беседы с галантным, привлекательным мужчиной, который, может, флиртует с тобой, а может, нет, бодро зашагала в сторону лифтов.

Она позволяет себе без лишней спешки медленно обойти все залы импрессионистов, внимательно изучая каждую картину. Ведь так или иначе ей надо убить время. Ей становится немного стыдно, что за два года после окончания университета она ни разу не удосужилась посетить картинную галерею. Она решает, чисто интуитивно, что ей нравится Моне и Берта Моризо, но не нравится Ренуар. Или, возможно, фото его работ слишком растиражированы на коробках шоколада и теперь трудно отделить одно от другого. Она садится, но затем снова встает. Жаль, что рядом нет Дэвида. Как странно стоять перед картинами и не иметь возможности с кем-нибудь их обсудить. Она ловит себя на том, что исподтишка наблюдает за посетителями, которые, должно быть, тоже пришли одни, пытаясь выявить у них наличие неких странностей. Ей хочется позвонить Жасмин, просто ради живого общения, но тогда она, Лив, точно распишется в полном провале своего медового месяца. Ведь кто станет звонить подругам во время медового месяца? На секунду в ее душе вновь поднимается обида на Дэвида, но она уговаривает себя не злиться.