Ее слова побудили меня пересмотреть роль любви в моей профессии. Я осознал, что никогда, ни разу не использовал слова «любовь» или «сострадание», говоря о практике психотерапии. Это огромное упущение, которое я теперь желаю исправить, ибо знаю, что постоянно испытываю любовь и сострадание в своей работе терапевта и делаю все, что в моих силах, чтобы помогать своим пациентам высвобождать их любовь и великодушие по отношению к другим. Если я не ощущаю таких чувств к конкретному пациенту, то маловероятно, что я смогу чем-то ему помочь. Поэтому я стараюсь чутко улавливать в себе любовь к пациентам – или отсутствие таковой.

Совсем недавно я начал работать с Джойс. Эта молодая женщина приходила в себя после обширной операции по удалению угрожавшей ее жизни раковой опухоли и переживала депрессию и гнев. Стоило Джойс войти в мой кабинет, как я ощутил ее ужас, и мое сердце преисполнилось сочувствия к ней. Однако во время первого сеанса у меня не возникло ощущения близости. Хотя Джойс явно испытывала душевные терзания, она также как будто излучала предупреждение, что у нее все под контролем.

Кроме того, меня сбивало с толку непостоянство ее жалоб: она то со злостью говорила о раздражающих привычках своих соседей и друзей, то оплакивала свое одиночество. Что-то было не так, и каждую неделю, думая о нашем следующем сеансе, я чувствовал, как внутренне содрогаюсь. Порой я подумывал направить ее к другому терапевту, но отказался от этой идеи, поскольку она читала многие мои книги и с самого начала подчеркнула, что сменила уже много терапевтов и я – ее последняя надежда.

Во время нашего третьего сеанса случилось нечто странное: внезапно до меня дошло, что Джойс внешне необычайно похожа на Алину, жену моего хорошего друга, и у меня неоднократно возникало мимолетное пугающее ощущение, будто я разговариваю с ней, а не с Джойс. Всякий раз, как это случалось, мне приходилось рывком возвращать себя в реальность. С Алиной я был в хороших отношениях, но поначалу она показалась мне самодовольной и неприятной женщиной. Не будь она женой моего доброго друга, я избегал бы ее. Возможно ли, задумался я, что каким-то непонятным образом мое бессознательное перенесло на Джойс часть раздражения, которое вызывала во мне Алина?

Джойс начала наш четвертый сеанс необычным для нее образом. После короткого молчания она сказала:

– Я не знаю, с чего начать.

Понимая, что нам необходимо сосредоточиться на наших проблемных отношениях, я ответил:

– Расскажите мне, как вы себя чувствовали в конце нашей предыдущей встречи.

Прежде она уклонялась от таких вопросов, но сегодня ошеломила меня:

– Чувствовала так же, как и после всех наших сеансов: ужасно. Я была в полной растерянности. И страдала потом не один час.

– Мне очень жаль это слышать, Джойс, но расскажите подробнее. Вы страдали – как именно?

– Вы столько знаете! Вы написали все эти книги! Именно поэтому я к вам и обратилась. Вы мудрый. А я чувствую себя вторым сортом! И я знаю, в ваших глазах я никто, ничто и звать никак. Я уверена, что вы все знаете о моей проблеме, но не говорите мне, в чем она.