Мужчина пробормотал:

– Раз вы все знаете… что мы можем сказать? Трудно видеть, как этого ребенка обижают, и понимать, что не можем защитить.

Азазель кивнул.

– Да, с вашего холма их дом и сад как на ладони. А также детский сад и школа, что вообще вон почти рядом.

Михаил всматривался в обоих пристально и со странной смесью растущей злости, а мужчина в беспомощности развел руками.

– Мы не могли не вмешаться! Хоть и понимаем, чем нам это грозит. Как видите, живем неподалеку, нам отсюда видно, что у соседей. Я заметил эту бедную девочку, когда ее водили в детский сад… Знаете ли, дети так жестоки!.. Они всегда находят, над кем поиздеваться.

Женщина сказала тихо и печально:

– Всегда бьют и обижают самых слабых и беспомощных.

Азазель пожал плечами.

– Это везде, – сказал он равнодушно, что еще больше разозлило Михаила. – В школах, спортивных клубах, на солдатчине…

– Я уже несколько лет присматриваю за нею, – сказал мужчина. – Да, еще с детского сада.

Азазель поинтересовался медленно:

– И всякий раз… вот так?

Тот помедлил с ответом, указал взглядом на Михаила.

– Это ваш друг?

– Нет, – ответил Азазель, – какой он друг? Он вообще не имеет понятия о дружбе. Но он в курсе.

Мужчина вздохнул, в его голосе Михаил уловил отчаяние, но в то же время заметно, как изо всех сил старается держаться достойно:

– А что я мог сделать? Обращаться в полицию? Для них нужно, чтобы убийство или хотя бы увечье. Из-за детских слез и обид пальцем не шелохнут… В надзорные тоже не обратишься, кто мы такие?… Хотя да, пару раз обращались, так нам такое ответили…

Женщина сказала с болью:

– Но что мы могли?… Когда в детском саду ее били другие дети, мы старались их чем-то отвлечь… Когда такое же видели в школе, тоже пытались как могли… иногда получалось не совсем как мы хотели…

Азазель пожал плечами.

– Это пустяки. Подумаешь, пара сломанных ног, вывернутых рук, порванные связки, порезанный палец, царапины, кровоподтеки…

Она опустила голову.

– Мы поступали нехорошо, я знаю…

– Да, – согласился Азазель. – Очень нехорошо. Если, конечно, придерживаться сегодняшних законов.

– А вчерашних? – спросил мужчина. Михаил уловил в его тихом интеллигентном голосе слабую надежду.

– Это зависит, – ответил Азазель, – во-первых, от того, что имеем в виду под вчерашним. Вчерашние как вчерашние, или вчерашнее как вчерашнее вечное… Но мы не судьи…

Михаил, что молчал и только слушал, вдруг сказал в раздражении:

– Почему?

– Почему не судьи?… – переспросил Азазель. – Не знаю. Хотя ты, возможно… как бы где-то сбоку прав… или полуправ. Мы же как бы люди, а люди сами выбирают дороги, у них свобода воли… В смысле, у нас свобода воли. Можем быть хоть судьями, хоть не знаю кем. А что… я не понял, ты что-то хочешь промямлить?

Михаил пробормотал все в том же раздражении, еще сам не уверенный, на кого злится и надо ли вмешиваться:

– Нигде о девочке не заботились… только здесь.

– Мудрое наблюдение, – проговорил Азазель. – И как ты это сумел заметить?

– Потому, – сказал Михаил со злостью, – я даже не знаю, что правильно, а что неправильно. Потому что поступить правильно и по закону будет очень неправильно по заповедям…