– У вас хороший английский, – похвалил Пол.

– То есть ваш английский хорошо? – машинально поправила Кэт и улыбнулась: вот, мол, уличила вас в ошибке.

– Нет, – ответил Пол. – Либо «у вас хороший английский», либо «вы хорошо говорите по-английски». «Хороший» – прилагательное, «хорошо» – наречие.

Кэт нахмурилась.

– Дайте подумать… Да-да, вы правы. Мне очень неловко. Мистер Морган упоминал, что вы писатель. Вы, конечно же, университет окончили.

Пол отучился два года в небольшом бруклинском колледже, потом отправился добровольцем во Францию. Учебу он так и не закончил. Когда вернулся с войны, жизнь вдруг стала сложной, и колледж отошел на второй план. Впрочем, в типографии деда и отца он узнал о словах и книгах куда больше, чем надеялся усвоить в колледже. Разумеется, Пол не стал рассказывать об этом Кэт.

– Я учительница. Точнее, была учительницей. Учила молодежь литературе и словесности. Заодно и премудростям грамматики, в том числе разнице между наречием и прилагательным, поэтому сейчас мне неловко.

– Вы учитель английской литературы?

– Нет, немецкой. Хотя английские книги тоже люблю.

Возникла небольшая пауза. Пол вытащил из кармана паспорт и протянул Кэт. Та взяла, нахмурившись.

– Я тот, за кого себя выдаю.

– В каком смысле?

– Вы предложили мне говорить по-английски, дабы удостовериться, что я действительно американец, а не информатор национал-социалистов?

– Я… – Кэт потупилась, ей было очень неловко.

– Все в порядке, – кивнув, заверил Пол. – На фотографию взгляните.

Кэт собралась вернуть паспорт, но потом открыла и сравнила фотографию с лицом гостя. Пол забрал паспорт.

– Да, вы впрямь тот, за кого себя выдаете. Мистер Шуман, простите меня, пожалуйста.

– Пол.

– Уверена, вы очень хороший журналист, раз вы такой… проницательный? Это верное слово? – с улыбкой спросила Кэт.

– Да, это верное слово.

– Думаю, партия не столь дотошна и не столь богата, чтобы нанимать американских шпионов для слежки за людьми вроде меня. Наверное, можно сказать вам, что я в немилости. – Кэт вздохнула. – Сама виновата, не подумала. Мы со студентами проходили Гёте, и я обмолвилась, что уважаю его за смелость запретить сыну сражаться против Наполеона. В современной Германии пацифизм стал преступлением. За одну фразу меня уволили, а книги конфисковали. – Кэт махнула рукой. – Простите, что жалуюсь. Вы его читали? В смысле, Гёте?

– Боюсь, что нет.

– Гёте вам понравится. Он великолепен. Он помогает почувствовать многоцветие слов. Из всех книг, что у меня отняли, по Гёте я скучаю с особенной силой.

Кэт с вожделением глянула на тарелку со штруделем. До сих пор она не съела ни кусочка. Пол протянул ей тарелку.

– Нет-нет, спасибо! – отозвалась она.

– Если не съедите, я подумаю, что вы национал-социалистическая шпионка, которую подослали меня отравить.

Кэт снова глянула на штрудель, взяла кусочек и быстро съела. Пол потянулся за своей чашкой и краем глаза заметил, что она пальцами собрала сладкие крошки со стола и отправила в рот, ежесекундно следя, не подсматривает ли гость.

– Ах, мы с вами беспечны, как часто случается при первых встречах, – посетовала Кэт, когда Пол снова к ней повернулся. – Нужно быть осторожнее. Кстати, пока не забыла… – Кэт показала на телефон. – Всегда отключайте его, знаете ведь о прослушке. Если решитесь-таки позвонить, говорите с расчетом на национал-социалистического приспешника. Это касается и междугородних звонков с почты, а вот телефонные будки, наоборот, сравнительно безопасны.