». Что же в конце-то концов случилось той ночью? Наутро многим захотелось это знать. Когда рассвело, в лавку Фергюсона пришел метис, который сказал, что проходил мимо ущелья около часу ночи. Вид у полукровки был ужасно напуганный, и мы еле его разговорили. Оказалось, он слышал жуткие вопли в ночной тиши. Выстрелов не было, только крики – один за другим и какие-то приглушенные. Как будто тому, кто мучается от боли, намотали на голову серапе[51]. Эбнер Брэндон, я и еще несколько человек, что были тогда в лавке, повскакали на коней и поехали к Тому Скотту через ущелье. Там мы ничего особенного не заметили: ни крови, ни следов борьбы. Подъезжаем мы к дому англичанина, он выходит нам навстречу бодренький, точно жаворонок. «Здорово, Джефф! – говорит. – К чему вам, ребята, пистолеты? Спрячьте их и заходите, угощу вас коктейлем». Я спрашиваю: «Ты вчера, когда шел сюда, видел что-нибудь или слышал?» – «Нет, – отвечает он. – Разве только сова ухала над Мухоловочьим ущельем, а больше ничего. Да слезайте же, выпейте по стаканчику». Эбнер поблагодарил, и мы слезли, а обратно в поселок Скотт поскакал вместе с нами. Въезжаем мы на главную улицу, а там черт знает что творится. Мериканцы начисто с ума посходили. Алабама Джо, говорят, пропал – даже след простыл. Никто его не видел с тех пор, как он пошел к ущелью. Спешились мы. Перед баром Симпсона толпится народ. Многие, доложу я вам, косо поглядывают на Тома Скотта. Защелкали пистолеты, Скотт тоже за своим полез. А ни одной другой английской физиономии поблизости нет. «Отойди-ка, Джефф Эдемс, – говорит Зебб Хамфри, мерзавец, каких поискать. – Тебя это дело не касается. А вы скажите мне, ребята, где это видано, чтобы нас, свободных американцев, какой-то чертов англичанин мог убивать?» Потом я и оглянуться не успел: раздается хлопок, и в ту же секунду Зебб лежит с пулей Скотта в бедре, а сам Скотт тоже на земле – его удерживает дюжина человек. Сопротивляться смысла не было, ну он и затих. Поначалу все как будто малость растерялись, но потом один из дружков Алабамы взял дело в свои руки. «Джо больше нет, – говорит он, – и ясно как божий день, что вот его убийца. Все мы знаем, что ночью Джо отправился в ущелье обделать дельце и не вернулся. После него туда пришел Скотт, они повздорили, люди слышали крики. Выходит, британец проделал с беднягой Джо один из своих подлых фокусов да и свалил его в болото. Немудрено, что тела не видать. Неужто мы из-за этого будем стоять сложа руки и глядеть, как англичанин наших убивает? Так дело не пойдет – вот мое мнение. Пускай судья Линч с ним разберется!» – «Линчевать его! – заорала сотня глоток, потому как вся местная шваль уже сбежалась к бару. – Тащи веревку, ребята, и вздернем его прямо здесь, на Симпсоновой двери!» – «Погодите! – говорит вдруг кто-то, выходя вперед. – Давайте лучше повесим его на большущей мухоловке над ущельем. Ежели Джо и вправду покоится в болоте, то пускай поглядит на свое отмщение». Это всем пришлось по нраву, и толпа двинулась в путь. Скотт на своем мустанге, связанный, посередине, а вокруг него парни с револьверами наготове: они знали, что в поселке живет дюжина англичан, которые судью Линча не очень-то уважают и могут захотеть отбить своего человека. Я тоже поехал, и сердце у меня обливалось кровью – так жалко мне было Скотта, хоть он, надо вам сказать, если и боялся, то виду не подавал. Держался настоящим храбрецом. Вам, господа хорошие, пожалуй, покажется, что это странно – вешать человека на мухоловке, но у нас они вырастают размером с взаправдашнее дерево. Лепестки что лодки, между ними шарнир, а на дне шипы. Вот подходим мы к одной из таких: листья у нее какие открыты, а какие закрыты. Но кроме нее мы еще кое-что увидали – англичан человек тридцать, вооруженных до зубов. Видно было, что нас ждут и настроены серьезно: не уйдут, пока своего не добьются. Потасовка намечалась такая, какой я еще не видывал. Когда мы подъехали, здоровенный рыжебородый шотландец, Кэмерон его звали, выступил вперед и говорит: «Вы, парни, не имеете права ни единого волоска на этом человеке тронуть. Докажите сперва, что Джо мертв, а потом – что именно Скотт, а не другой кто, его убил. И даже если докажете, то это самооборона. Все вы знаете: ваш Алабама караулил Скотта, чтобы застрелить. Потому еще раз говорю вам: не троньте этого человека. А чтобы вы скорее согласились, мы припасли для вас тридцать шестизарядных аргументов». – «Так и нам есть что ответить, – говорит приятель Алабамы. – Поглядим, кто кого переспорит». Защелкали револьверы, заблестели ножи. Еще чуть-чуть, и в Монтане поубавилось бы населения. Скотт стоял сзади с пистолетом у виска, чтобы не дергался. А глядел притом так спокойно, будто вся эта заваруха нисколько его не касалась. И вдруг он как вздрогнет да как закричит: «Джо!» От его крика у всех аж в ушах зазвенело. «Джо! – трубил Скотт. – Смотрите, вон он – в мухоловке!» Мы поглядели, куда он показывал. Боже правый! Мы увидали такое, чего никто из нас, думается мне, уже никогда не забудет. Один лепесток – тот, который был захлопнут и касался земли, – медленно поднялся и откинулся на своем шарнире. А в середке цветка лежит, точно дитя в колыбели, Алабама Джо. Сердце проткнуто шипами: они прокололи его, когда лепестки закрывались. Мы поняли, что он пытался вырваться: рука до сих пор сжимала нож, а в толстой мякоти цветка виднелась проковырянная щель, да только ничего не вышло – Джо задохнулся. Наверно, он, пока поджидал Скотта, прилег на мухоловку, чтоб не перепачкаться мокрой землей, а мухоловка-то и захлопнулась, как захлопываются ваши тепличные цветочки, когда в них попадает муха. Так мы и нашли его – всего изорванного да изжеванного зубьями огромной мухоловки-людоедки. Так-то, господа хорошие. Думается мне, вы все согласитесь с тем, что история эта прелюбопытная.