– Кто из вас, джентльменов, бывал в Аризоне? Бьюсь об заклад, никто. А сколько всего там побывало англичан и американцев из тех, кто обучен грамоте? Раз, два и обчелся. А вот я там был, господа хорошие, не один год там прожил и такого навидался, что теперь, как вспомню, даже самому не верится. Что за страна! Я был из флибустьеров Уокера[47], как нас называли. Когда все лопнуло и командира нашего пристрелили, многие осели в Аризоне. Зажили как полагается: с женами, детьми и всем таким. Надо полагать, кое-кто из стариков до сих пор там живет. Они уж точно помнят ту историю, что я вам сейчас расскажу. Такого, милостивые сэры, никто не забудет, покуда не сыграет в ящик. Однако ж я, помнится, повел речь о том, каковы тамошние края. Не говори я с вами ни о чем другом, вам и тогда бы скучно не показалось. И чтобы на этакой земле хозяйничали какие-то там черномазые да полукровки? Грешно допускать такое – вот что я вам скажу! Ведь как щедро одарило тот край Провидение! Там и травы выше твоей головы, когда верхом едешь, и многие, многие лиги[48] лесов, таких густых, что голубого неба не видно, и орхидеи величиной с зонтик! А не видал ли кто из вас такое растение, которое растет кое-где в Штатах и зовется мухоловкой?

– Dionaea muscipula, – пробормотал Досон, наш ученый муж.

– Диванея муниципал, он самый! Садится на него, значит, муха, а он раз – и захлопнет лепестки. Потом жует, жует свою добычу, как огромный кальмар. Через час-другой откроешь этакий цветочек – муха лежит у него в утробе, недожеванная. В Аризоне я видел мухоловки, у которых листья по восьми и по десяти футов, а шипы, то бишь зубы, не меньше фута, и они могут даже… Ну да ладно, в свой черед узнаете. А рассказать я вам хочу про то, как умер Джо Хокинс. Бьюсь об заклад, что более странной смерти не придумать. Итак, не было в Монтане такого человека, который бы не знал Джо Хокинса. Алабама Джо – вот как его там звали. Отчаянный малый, чертов скунс, каких поискать. Правда, если к нему с правильной стороны подойти, то парень он был хороший, но чуть что не по-его – становился хуже дикого кота. Однажды я видел, как он разрядил свой револьвер в толпу при входе в бар Симпсона: там были танцы, народ толкался, и Алабаме это не понравилось. А Тома Хупера он пырнул ножом только за то, что бедолага ненароком плеснул виски ему на жилетку. Нет, с такими парнями всегда надо быть начеку: им человека прихлопнуть ничего не стоит. Так значит, в те времена, когда Джо Хокинс творил среди нас суд и расправу, как ему вздумается, жил в городке англичанин Скотт – Том Скотт, если я верно запомнил. Махровый британец (прошу у джентльменов прощения, что так говорю), но с земляками не очень-то водился. Слишком смирный был для их компании. Про него болтали, что он, дескать, скользкий тип, а на самом-то деле он просто держался в сторонке и в чужие дела не лез, покуда его не трогали. Говорили еще, будто в Англии этот Том Скотт немало лиха хлебнул – был чартистом[49] или кем-то вроде того, вот и пришлось ему дать оттуда деру. Сам он, правда, никогда о себе не рассказывал и не жаловался ни на что. Удачи ли, неудачи – все при себе держал, рот на замок. За это его и шпыняли: очень уж, дескать, тих да прост. И помощи ему ниоткуда не было. Британцы, как я уж сказал, своим его не признавали и сами шутили над ним злые шутки. А он не кипятился, всегда разговаривал вежливо. Парни, надо думать, считали Тома Скотта слабаком, да только однажды он показал им, что они неправы. Как-то раз произошла в баре Симпсона заваруха, из-за которой и случилось то, о чем я вам рассказываю. В те дни Алабама Джо и еще два лихих парня из-за чего-то взъелись на британцев. Выражались и те и те без стеснений, хоть я и предупреждал их, что дело может плохо кончиться. А в тот самый вечер Джо еще и подвыпил. Слонялся по городу с револьвером, искал, к кому бы прицепиться. В баре сидели англичане – тоже охотники до приключений. Ну Джо и вошел. С полдюжины британцев сидят развалившись, а Том Скотт стоит один возле печки. Алабама плюхается за стол и нож с револьвером выкладывает. «Вот, Джефф, мои аргументы, – говорит он мне. – И пусть кто-нибудь из этих слабаков англичан только посмеет мне перечить». Я пытался остановить его, господа, но он был не из тех, кого легко удержать, ну и наболтал такого, чего никто не захотел терпеть. Даже краснокожий мексиканец взорвался бы, если бы услыхал такое о своей родной земле! В баре, ясное дело, поднялась суматоха, все схватились за оружие, но, прежде чем кто-нибудь успел вынуть пистолет из кобуры, от печки донесся тихий голос: «Молись, Джо Хокинс: клянусь Небом, ты покойник!» Джо потянулся было к револьверу, но понял, что поздно. Том Скотт стоит, нацелив на него свой «дерринджер». На белом лице улыбка, а в глазах сам дьявол. «Может, в той стране со мной и не очень-то хорошо обошлись, – говорит он. – Но если кто еще раз скажет о ней такое и я это услышу, то ему не жить». Подержал Том палец на курке минуту или две, а потом бросил пистолет на пол и смеется: «Нет, в полупьяного я стрелять не стану. Забирай свою грязную жизнь, Джо, и пользуйся ею лучше, чем до сих пор. Сегодня ты подошел к своей могиле так близко, что ближе живому уже не подойти. А сейчас топал бы ты домой. И нечего так на меня глядеть. Я не боюсь твоего револьвера. Шумные ребята вроде тебя частенько оказываются трусами». После этих слов Том Скотт презрительно развернулся, снова стал к печке и зажег от нее недокуренную трубку. Под хохот англичан Алабама вышел из бара. Когда он проходил мимо меня, я взглянул на его лицо: на нем, господа хорошие, было написано убийство – так ясно, что яснее и не напишешь. После их ссоры я остался в баре и видел, как Тому Скотту все жали руку. Мне показалось странноватым, что он весело улыбается, ведь ясно было: Джо этого дела так не оставит – навряд ли англичанин увидит следующее утро. Жил он далеко, на отшибе, за Мухоловочьим ущельем. Ущелье было мрачное и топкое, и даже днем туда почти никто не совался, чтобы не видать этих жутких лепестков по восьми и по десяти футов, которые захлопываются, если их коснуться. Ну а ночью там и вовсе ни одна живая душа не показывалась. Топь была местами глубокая, так что ежели бросить туда тело ночью, то утром его и видно не будет. Я себе ясно представил, как Алабама Джо сидит, притаившись, под огромной мухоловкой в самом темном углу ущелья: лицо свирепое, в руке револьвер. Я прямо-таки видел это, господа хорошие, как будто бы своими глазами. Где-то в полночь Симпсон закрыл свой бар, и нам всем пришлось выметаться. Том Скотт припустил домой во всю прыть, ведь идти ему было три мили. Мне этот парень нравился, потому, когда он мимо меня проходил, я намекнул ему, чтобы берегся. «Не прячь свой “дерринджер” далеко, господин хороший, – говорю я, – он может тебе пригодиться». Том Скотт обернулся, поглядел на меня с тихой улыбкой и исчез в темноте. Не думал я, что снова его увижу. Только он ушел – подходит ко мне Симпсон и говорит: «В Мухоловочьем ущелье, Джефф, сегодня скучно не будет. Полчаса назад парни видели, как туда направился Хокинс, чтобы подкараулить Скотта и стрельнуть, едва он покажется. Думаю, завтра нам понадобится коронер