— Ладно, ищем дальше, — сказал Флориан.

И по его голосу было слышно, что надежда разыскать Анну тает с каждой минутой.

Они один за другим обыскали коридоры и все помещения, но так ничего и не обнаружив, вернулись к назначенному времени в обеденный зал. Там их ждало новое открытие.

Она приходит в себя, и ее тут же подхватывает огненный вихрь. Боль сосредоточена теперь не только в глазах, но охватывает голову целиком, вплоть до шеи.

Тьма — слепота — облечена тишиной такой интенсивности, что прежде ей не доводилось переживать.

Во рту словно пересохшая пустыня, и хотя нет ни капли слюны, рефлекс срабатывает безотчетно, и она сглатывает против воли.

Ощущение такое, как если бы она вогнала нож себе в глотку. В панике она пытается издать стон, но это ей не удается. Инстинктивно порывается поднять руку, хочет тронуть больное место, и… ничего не происходит. Но ведь невозможно, чтобы она была пристегнута так крепко.

Должно быть, сигнал от мозга где-то прерывается. Она пытается снова, хотя бы ничтожное движение рукой, кистью, пальцем… ничего. Такого не может быть. Ногой? Носком? Никакой реакции. Она пробует поднять голову, и ей это удается. Но уже в следующую секунду голова бессильно валится назад. Приходится приложить все усилия, чтобы снова не потерять сознание. Она думает о Томасе. Незрячий, глухой и лишенный возможности выразить себя. Как и она теперь? Она тоже обездвижена? И больше не сможет говорить?

Ее охватывает паника, достигает таких масштабов, что рано или поздно лишит рассудка, она в этом уверена.

Язык! Она чувствует язык. Во рту нет ужасающей раны, как у Томаса. Но какое в этом утешение?

Она не слышит собственного дыхания. Ей всегда казалось, что если человек глухой, то собственный голос все равно звучит в голове. Но внутри царит акустический вакуум.

Почему она думает обо всем этом? Или она уже сошла с ума? Как она вообще может размышлять над такой глупостью, тогда как понятия не имеет, где находится. И одна ли она. Быть может, ее уже разыскали? Возможно, они все стоят вокруг нее, а она не может ни выяснить это, ни привлечь к себе внимание. Разве что головой. Как Томас. Она пытается двинуть головой из стороны в сторону, но малейшее движение запускает волну невообразимой боли.

В плену. Заключена в собственном теле, в собственной вселенной. И ни единого шанса вступить в контакт с другими, хоть как-то выразиться. Если у нее что-то заболит, если она испугается… если захочет в туалет. Она не сможет ничего предпринять или сообщить об этом.

Отныне ты до конца своих дней останешься самой одинокой из людей, говорит ей внутренний голос. По крайней мере, он еще с ней. Нет, она его не слышит. Вероятно, его воспроизводит какая-то область сознания. Измышляет.

Отныне ты до конца своих дней останешься самой одинокой из людей…

Когда она сознает это во всей полноте и страх пожирает ее голодным хищником, что-то щелкает в голове.

Она не слышит щелчка, но чувствует. Внутри.

Что-то происходит. Изменяется.

Возникает чувство, как будто с этим щелчком на мгновение глубоко внутри все меркнет. Как при скачке напряжения предохранитель