– Покорябанная?
– И загар.
– А! – махнул рукой старик, – За два-три дня заживёт, да и отбелить несложно. Не полностью, но будет…
– А! Я ж главного не сказал! – хлопнул он себя по лбу, – С театром я давно уже завязал, но по старой памяти то актёра какого порекомендую, то горнишных для меблированных комнат подыскиваю. Смекаешь? С ре-ко-мен-да-ци-ей! Тебя в этот цветник вопхну, и ни один жандарм не заподозрит!
– А главное, – выпрямился он, – не просто доедешь во благе, но и там, в Петербурге…
– Даже несколько вариантов есть, – задумался хозяин дома, – вместе потом померекуем, как лучше будет.
Несколько нехотя, я всё же согласился. Доехать в Петербург могу и в пропойном обличии, но там проверки строже, да и прав старик – всякой охранительской дряни там до чорта, могу и вляпаться.
Это в Москве я как рыба в воде, чуть што – нырь в переулки! Чуть не где угодно утечь могу, потому как чуть не каждый дворик знаю, да и случись чево, не одна сотня дверей мне откроется. Хоть через Хитровские знакомства, хоть через дядю Гиляя, а хоть и через цыган, купечество, фабричный люд… Знают меня в Москве, свой насквозь, родной практически.
Петербург же…
– Пожалуй, што и соглашусь, Афанасий Никитич.
– Вот и славно! – потёр он ладоши, – Тэкс! Для начала… для начала мы приведём в порядок твою физиомордию.
Старик бесцеремонно повернул меня на свет, подхватив под челюсть и оглядел с видом художника.
– Тэкс… я в аптеку, а ты пока давай-ка снова нацепи свои усишки с париком. Вроде и не должны, но бережённого Бог бережёт.
– А не бережённого конвой стережёт.
– Как? Однако… – он рассмеялся беззвучно, повторив за мной, – Да! Если што вдруг, то приехал ко мне в надежде ус троиться в труппу рисовать декорации! Умеешь хоть? Славно, славно…
Афанасий Никитич ускакал, а у меня полезло в голову… всякое, насчёт девиц…
«– Дас ист фантастишь практишь гуд!»
Тридцать четвёртая глава
– Н-да… – протянул Афанасий Никитич, скептически оглядывая меня, – как на корове седло, право слово! Ну-кась пройдись!
Чуть придерживая подол левой рукой, семеню по горнице, а гостеприимный хозяин дома морщится, будто от сильнейшей зубной боли. Да я и сам вижу…
– Тэк-с… – сцепив узловатые артритные пальцы на излом, Афанасий Никитич прикрыл дрябловатые веки и зажевал губу, – времени у нас маловато, а бабы, они ж, заразы, наблюдательные, когда не надо…
– Вот што! – он отрыл глаза и остро глянул на меня, – Будешь вживаться в роль круглосуточно, ясно-понятно? И… да никак на штаны юбки натянул?!
Всплеснув руками, он возвёл очи горе и зашептал што-то, мешая мат с молитвами.
– Егор! Хотя нет, какой там… Дашей будешь, понял? Есть у меня документы на это имечко… И не фыркай! Служить, так не картавить, а картавить, так не служить! Стоять по-бабьи, и то не умеешь, это тебе понятно? То-то… А тебе ж, хм… Дашуля, не просто до вокзала дойти надо, но и с девками в одной компании до Петербурга доехать неузнанной. А это, я тебе скажу…
Он крутанул головой и усмехнулся.
– … не так-то просто.
– Был опыт? – с толикой яда в голосе полюбопытствовал я.
– А? Да, канешно, – усмехнулся он беззлобно, – в нашей театральной среде как только не чудили, н-да… Иди! Иди переодевайся! Штаны сымай, я те говорю! Когда ноги голые, походка сразу поменяется, сам увидишь. Я те в спаленке всё разложил… иди, иди!