Наскоро отряхнувшись, поспешно удалился от железной дороги, и засев в зарослях у реки, как следует почистил костюм и умылся, морщась от прикосновения к ссадинам.

– Ну што ты будешь делать… – досадливо сказа я, разглядывая покорябаное лицо в зеркальце, вертя его так и этак, – будто подрался с кем-то, будто оно неладно!

Выдохнув шумно, начал копаться в мешке с театральным реквизитом, примеряя его и разглядывая получившееся самым строгим образом. Прицепив под носом жиденькие дрянные усишки, полюбовался на получившийся результат, морщась от увиденного.

– Алкоголист какой-то… а, ладно!

Следующие полчаса я провёл, самым старательным образом примеряя парики и вырисовывая гримасами и манерами нужный облик, пока не остался наконец довольным. Вышел такой себе ниочёмный человечишко из мещан-кустарей, повздоривший накануне в трактире и отхвативший хорошую трёпку. И всё же…

… чего-то не хватает.

Налив на ладонь воды из баклаги, плеснул туда водки, и ощерившись заранее, умыл глаза.

– Ар-р… – как ножом резануло! Зато и результат: кровью глаза налились, все прожилочки кровяные выступили, веки воспалились… пропойца как есть, никто не усомниться. Гримом ещё чуть-чуть добавить…

– А-атставить! – скомандовал я сам себе. Жизнь, она не сцена, разгуливать я буду средь бела дня, а искусству театрального гримёра я хоть и учился, но сугубо поверхностно и отрывочно, скорее от любопытства, нежели от нужды. Раскорябав уже имеющиеся ссадины, мокрыми руками долго мял лацканы пиджака, будто меня хватали за грудки, да валялся в одежде по влажной от росы траве, после чего долго чистился.

Плеснул ещё дрянной водовки на парик да на одёжку, для пущего аромату. Нехай нюхают! Это, канешно, не застарелый многодневный шлейф алкоголя, пропитавший саму суть человеческого отброса, но в общем и в целом сойдёт.

Вышел такой себе скушный и несимпатичный типчик около тридцати, не вполне опустившийся, но уверенно идущий в нужном направлении. Поколебавшись, примерил серебряное колечко на палец, но решил оставить своего персонажа холостяком: так он выходил ещё более никчемушным.

Перемотав портянки, подложил камушек под пятку и подвигался. Хар-рашо… хочу или нет, а хромать буду самым естественным образом, а то у меня среди особых примет не только морда лица записана, но и «танцевальная лёгкость шага». Ах да… пару булавок ещё в пиджак со спины таким образом, штоб кололи, как только я начну выпрямляться. Ну-кась…

– А-атлична!

Прихрамывающий и скособоченный малость, двинулся я наконец в сторону пригородов Твери, играя на ходу голосом и добиваясь нужной пропойческой хрипотцы. Как есть мастеровой, ночевавший на лоне природы опосля хорошего загула.

Идя вдоль берега, я всё косился на уже зацвётшую реку да жалел, што не догадался сперва искупаться. Ажно зудит! Хочется не только смыть пот и грязь, но и перемерять саженками Тверцу вдоль и поперёк, понырять за раками, поискать холодные ключи на дне. Ни разу ведь не удалось на речку выбраться, как в Россию приехал! С другой стороны, запашок пота и огольцовского тряпья, они дают увесистый такой плюсик к аутентичности, хе-хе…