— Ладно, сударыня! Обойдемся без эксцессов! — Генрих убавил громкость и оскалил зубы в широкой улыбке. — О’кей?

— Спасибо! — поджала тонкие губы соседка и ушла, громко хлопнув дверью.

Артист хохотнул:

— Чертова бабенка!

— Ничего. Она заслуживает пощады хотя бы за то, что шкета ее Александром кличут, как и великого Солженицина — моего кумира, — подмигнул, ухмыляясь, Генрих и снова наполнил бокалы.

Часов в восемь пришла Тамара, оживившая уже довольно крепко набравшихся и вследствие этого поскучневших ребят. Сегодня она была в желтом декольтированном коротком платье.

Теперь я смотрел только на нее, и мой восхищенно-пристальный взгляд вызвал у Тамары лукаво-снисходительную гримаску.

Наша теплая компания засиделась до позднего вечера. Когда расходились, Генрих задержал меня, покровительственно хлопнув по плечу:

— Загляни, братишка, завтра ко мне в пять. Есть для тебя приятный презент. Заслужил! Пацан ты стоящий, не то что Серый и дебильный Дантист. Нервы у тебя, что надо! Засек, как Серый в штаны наложил, когда в дверь позвонили? Дешевка! А ты не струсил, даже когда я пушку вынул. Кстати, стрелять не стал бы при любом раскладе. Я не кретин. Ну, бывай! До завтра!

При прощании Тамара, шутя, позволила мне поцеловать ей руку, и я почти перестал ревновать ее к Генриху, у которого Тамаре зачем-то нужно было еще задержаться.

Этот дом уже не казался мне таким мрачно-унылым, так как там находилась очаровательная милая Тамара.

Спускаясь по крутому лестничному маршу подъезда, старался не обращать внимания на острые кошачьи запахи и исписанные матом стены.

Вспомнив многообещающую улыбку Тамары, ее соблазнительные губки бантиком, я не сдержал счастливой улыбки, заметив которую Серый захохотал-залаял, судорожно вцепившись побелевшими пальцами в перила лестницы.

— Ты чего?! — с трудом согнав с лица улыбку, я остановился.

Увидев бордовые пятна на моих щеках и сжатые кулаки, Серый вмиг заткнулся и, отводя глаза, весь напрягся.

— Просто веселое винцо у Генриха. Особенно мадера. Так и хочется со смеху лопнуть!

— А… Лады. Лопайся себе на здоровье, — щедро разрешил я.

— До встречи, Джонни!

Не ответив, я развернулся на каблуках и скорым шагом направился домой. Может, мне показалось, что вслед раздался ненавидяще-свистящий шепот Серого:

— Влюбленный сосунок! Когда-нибудь я рассчитаюсь с тобой за все!

Но оборачиваться счел не обязательным. По пути я думал о Тамаре и усердно жевал сухой мускатный орех, который мне подогнал Артист, пояснив, что тот полностью гарантирует уничтожение запаха спиртного.

В окна через тюлевые занавески сочились бойкие улыбчивые лучи. Я проснулся, но вылезать из уютной постели желания не было. Приятно валяться в полудреме, никуда не спешить, ни о чем не думать и наслаждаться покойной ленью.

Вспомнился один из героев Стивенсона, утверждающий, что ничегонеделанье — лучшее из развлечений.

«Он прав», — вяло подумал я, переворачиваясь на другой бок.

Мама уже ушла в школу прививать молодым оболтусам любовь к русской классике. На прощание пожелав мне не слишком перетруждать магнитофоном уши и нервы и разочароваться, наконец, в хрипло-пропитом крике моды, подразумевая вокальную группу «Одесские хулиганы».