Племянница кардинала охотно позволила поцеловать себя этому интересному вельможе, примеру которого последовали и все его товарищи.

Мы полагаем, что Шале, однако, поцеловал прелестную даму довольно-таки холодно.

– Не будем ли мы так счастливы, чтобы лично засвидетельствовать наше почтение кардиналу? – сказал Пюилоран, не забывая о главной цели их приезда.

– Только не сегодня! – холодно отвечала госпожа де Комбале. – Мой дядюшка, по требованию короля, уехал в Фонтенбло.

– Так рано?! – вскричали разом все заговорщики, но и Шале вместе с ними. Каким мучением для него было разыгрывать эту роль!

– О, господа, – возразила госпожа де Комбале, – его преосвященство не так много спят, как некоторые полагают!

– И мы это вам докажем, господа, если вам угодно, – произнес чей-то голос, который заставил задрожать шестерых дворян.

Это был голос господина де Лагизона, капитана гвардейцев Ришелье, который неожиданно появился под перистилем, позади госпожи де Комбале. В то же время, как по волшебству, два отряда солдат, вооруженных мушкетами с зажженными фитилями, выбежали со всех сторон.

Рядом с командиром одного из этих отрядов держался Лафемас.

Сойдя важно с крыльца, господин де Лагизон направился к маленькому лесочку, который уже окружили солдаты.

Вдруг ветви раздвинулись и появились Жан Фарин и его ларошельцы с обнаженными шпагами.

– Сдайтесь, господа! – вскричал Шале, увлеченный своим великодушием, которое заставило забыть его, что эта самая поспешность была для него стыдом и еще одним пятном на репутации.

Но у графа в эту минуту была одна только мысль: кардинал обещал ему прощение, и он надеялся на прощение для всех.

Жан Фарин, однако, и его Двенадцать Шпаг спокойно смотрели то на солдат, окруживших их со всех сторон, то на дворян, неподвижно стоящих у крыльца.

– Ну же, негодяи, – вскричал Лафемас, – сдавайтесь!

– Негодяями называются люди твоего сорта, Исаак де Лафемас, – произнес командир ларошельцев. – Шпионы и подлецы! Если бы мы не были проданы, твой господин был бы уже в нашей власти, а сам ты отправился бы на тот свет к господам де Бальбедору и д'Агильону и прочим твоим достойным друзьям!.. Но партия проиграна! Так и быть, мы сдадимся! Но не тебе, Лафемас, не тебе!.. Ну же, господа!

По знаку, данному Жаном Фарин, каждый из ларошельцев поднял свою шпагу к небу, словно в знак прощания, после чего послышались резкие звуки. Тринадцать клинков были переломлены разом и брошены на землю.

В то время как солдаты начали вязать ларошельцев, Лагизон повернулся к шести дворянам и сказал им:

– Соблаговолите следовать за мной!

– Куда? – спросил Пюилоран.

– В Фонтенбло, к кардиналу, который ждет вас.

– Вот что? – произнес смеясь Море. – Так это он ждет нас, теперь!

– Но эти люди? – воскликнул Шале, указывая на Жана Фарин и его товарищей.

– Эти люди принадлежат мне, господин граф… Мне их отдал монсеньор кардинал… и будьте уверены: то, что попадает мне в руки, я держу крепко.

Это говорил Лафемас, осматривая, крепко ли связаны пленники.

– Что я наделал! – пробормотал Шале.

Подвели лошадей и шесть знатных вельмож поехали на них в Фонтенбло в сопровождении Лагизона и целого отряда солдат.