Через четверть часа на этих веревках висело уже двенадцать трупов. Двенадцать шпаг дьявола завершили свое существование. Двенадцать ларошельцев были мертвы.

Вынужденные присутствовать при этом чудовищном зрелище, солдаты, стоявшие там, были бледны и старались повернуться спиной к этому дому, около которого толпилось уже более сотни любопытных крестьян.

Вдруг, когда Лафемас, этот коршун в человеческом обличье, удостоверился, испустил ли дух последний повешенный, на дороге, шедшей из Парижа, раздался топот несущейся галопом лошади.

С головой ушедший в свое гнусное занятие, Лафемас не обратил на этот шум внимания.

Но крестьяне, заметив всадника, вскричали:

– Да это же мэтр Гонен!

– Мэтр Гонен! – повторил Лафемас, вздрогнув, и затем добавил тихо: – Но не сошел ли и он тоже с ума?

Однако Гонен был не сумасшедший. Еще издали он мог видеть эту ужасную декорацию на своем доме… А между тем он лишь сильнее стал погонять лошадь…

Толпа расступилась, чтобы дать ему дорогу; он соскочил на землю перед самым Лафемасом и сказал твердым голосом:

– Вы меня не ждали, не правда ли, монсеньор? Однако же я здесь. Позвольте мне только проститься с женой, и я весь ваш. О! Вы ведь не подумаете, что я хочу скрыться, раз уж я сам пришел сюда? Впрочем, когда вы меня повесите вместе с этими храбрыми господами, я сочту это скорее за услугу, чем за наказание. Моя дочь умерла… понимаете? Моя дочь умерла! Что мне делать без нее на свете! Я хочу скорее соединиться с ней.

Мэтр Гонен бросился внутрь гостиницы.

Негодяй не думал, что Бог готовил ему новое горе. Он подошел к жене, чтобы сказать ей: «Я ее видел… я ее поцеловал… возьми с моих губ этот последний поцелуй… прости меня и прощай навеки…»

Но при виде этого безжизненного и неподвижного взгляда он в испуге отпрянул…

Отпрянул, услышав этот пронзительный голос: «Заходите, господа, заходите! Погадаем! Прошлое, настоящее и будущее!.. Всего лишь два су».

– Марселина! – пробормотал он, – Марселина!

– Всего лишь два су! – продолжала она.

– Ох! Проклят! Проклят! – взвыл Гонен, закрывая лицо руками.

Тринадцатая веревка была привязана.

Лафемас был не из тех людей, которые оставляют человека безнаказанным лишь потому, что небо его уже поразило!

К тому же Гонен сам пришел просить наказания, стало быть, Лафемасу не оставалось ничего иного, как его удовлетворить.

Когда мэтр Гонен поднимался по лестнице, его жена, высунувшись из окна, повторяла: «Всего лишь два су! Всего лишь два су!»

Толпа крестьян разбежалась в страхе. Стражники затыкали себе уши.

Некоторые плакали.

Вот почему в 1670 году, в то время когда ее заколотили, гостиница «Форсиль» была прозвана «Гостиницей тринадцати повешенных».

Странная гостиница без хозяина и гостей!

Нашелся ли бы такой смельчак, чтобы сделаться наследником мэтра Гонена? И кто бы из путешественников решился войти в этот дом, пользовавшийся такой ужасной славой?

Почти полвека окрестные жители, проходя с наступлением ночи мимо «Гостиницы тринадцати повешенных», крестились, дрожа от страха…

Уверяли, что каждую ночь, ровно в двенадцать часов, гостиница наполнялась людьми. И какими людьми? Их было ровным счетом двадцать три: двенадцать ларошельцев, десять дворян, убитых ими, и мэтр Гонен…