Он не ответил. Он переваривал поцелуйчики и нежности Оливии. Он уже обратил внимание на необычную для нее губную помаду, на то, что Оливия то и дело прикасалась ко мне без особой нужды, и явно сожалел, что не пустил вчера в ход и ноги, чтобы разделаться со мной как следует. То ли он и вправду ревновал, то ли я нарушил его планы, понять пока трудно.

Я смотрел, как парочка удалялась. Оливия определенно не сомневалась в истинном характере его чувств и явно предвкушала, как объявит о предстоящем замужестве, сказав, что не держит камня за пазухой. Как раз наоборот — он помог гадкому утенку почувствовать себя лебедем в браке с таким мужчиной, как я.

Да, это был ее звездный час. Вознаграждение за сотрудничество с нами. Но ей еще придется отработать каждую секунду своего садистского триумфа, пока она от нас отделается. Однако все это было достаточно знаменательно, и я не мог с горечью не подумать, что Оливия Мариасси оказалась совсем иной личностью по сравнению с холодным образом отрешенного от жизни ученого, «синего чулка», какой она мне — и не только мне — представлялась.

Официантка подала кофе, но, как оказалось, это не то утро, когда я мог что-то завершить, будь то бритье или завтрак, и все из-за изобретения Алекса Г. Белла. Я едва успел сделать глоток, как в углу зазвонил телефон. Девушка, поднявшая трубку, осмотрелась и увидела меня, одиноко сидящего за столиком.

— Вы мистер Коркоран? Вас просят к телефону.

Я быстро подошел к аппарату, но не настолько, чтобы не понять, какой промах совершил. Дневной свет и исчезновение Кроха сделали меня неосмотрительным, и я позволил Оливии подняться к себе без сопровождения, если не считать Муни, который мог оказаться нашим врагом.

— Слушаю, — сказал я в трубку. — Коркоран у телефона.

— Поль? — говорила Оливия, но совсем иным голосом — прежним невеселым, язвительным тоном. — Поль, пожалуйста, немедленно поднимитесь ко мне в номер.

— Разумеется.

Я поднялся по лестнице, чтобы не ожидать лифта. Нож был наготове, когда я приближался к двери. Он не был на автоматической пружине, но я мог молниеносно открыть его одной рукой. Я постучал, и когда дверь открылась, устремился в номер.

Нечто подобное я мог бы и предвидеть. В комнате были двое — Оливия и Муни. Она впустила меня. Руки ее были в крови. Он лежал на постели без пиджака, рукав сорочки оторван. Лицо посерело. Под голую руку подложено полотенце, чтобы впитывать кровь, которая текла из пулевой раны на бицепсе.

Оливия осторожно закрыла дверь, оставляя тем не менее на ручке отпечатки пальцев.

— Так он к тому же негодяй. Но вам не следовало стрелять, — сказал я.

Она ответила раздраженно:

— Не валяйте дурака. Откуда у меня оружие?

Я мог бы подсказать, как его раздобыть. Этой ночью неподалеку было то, что я храню в чемодане. Но даже если предположить, что она в помыслах о мести могла прибрать его к рукам, один выстрел поднял бы на ноги весь отель. К тому же, Муни напрочь оторвало бы руку. В него явно стреляли не из револьвера 38 калибра, а из чего-то куда скромнее, да и выстрел был тихим. И вспомнилось сразу же о том, кто, согласно утреннему сообщению, так пристрастился к малокалиберному оружию.