Настала пора как следует все обдумать и действовать взвешенно; настала пора предельной осмотрительности и тщательности в исполнении плана отступления, если это еще возможно, иначе фатальным может оказаться уже самое начало операции.

Не время считаться с черноволосыми барышнями с невы-щипанными бровями. Что же касается работы, долга, Антуанетта Вайль то ли сослужила добрую службу, то ли нет. В любом случае, что бы сейчас с ней ни происходило, меня это касаться не должно.

И тем не менее я уверил себя, что смогу что-нибудь узнать, если вернусь, — лысый одновременно не мог находиться в двух местах. Если занят с Антуанеттой, что бы это ни значило, то тогда он для Оливии опасности не представляет. А я мог бы позволить себе хоть сколько-нибудь удовлетворить любопытство или чувство ответственности за Антуанетту — понимай как знаешь. По крайней мере разберусь, что там сейчас происходит, если уж на то пошло.

Такси долго плутало по улочкам с односторонним движением, прежде чем я опять очутился у трехэтажного дома. За зашторенными окнами одной из чердачных комнат горел свет. Да, она же сказала, что рисует. Полуночное вдохновение, верно, Неожиданно осенило, но спокойнее было бы на душе, окажись окно темным, отправься она сразу же на боковую, умаявшись после напряженного вечера.

Я быстро поднялся по лестнице без каких-либо обязательных предосторожностей, просто держа руку на маленьком ноже в кармане брюк. Когда же я оказался на площадке третьего этажа и увидел, что дверь приоткрыта, то понял — слишком поздно. Я глубоко вздохнул, распахнул дверь и вошел в ярко освещенную комнату.

Она была огромной. Пространство пола огромно, а стеклянного потолка — несколько меньше. Днем, очевидно, комната освещалась сверху. Сейчас свет исходил от двух висящих лампочек без абажура. Мольберт свален. Краски, стаканы с кистями, один валяется на полу. Штабелями стоят холсты на растяжках, некоторые тоже оказались на полу. Стол, печь, холодильник, раковина, деревянные стулья, некоторые перевернуты — похоже, мебель куплена у старьевщика.

В углу стояла кровать. Ее отделяла от комнаты живописная ширма, но и она свалена. На постели ничком лежит маленькое, бездыханное тело с растрепанными волосами, облаченное лишь во что-то изодранное розового цвета, прикрывающее бедра, на одной ноге чулок со спущенной петлей. Другой чулок, розовые атласные лодочки и лоскуты нижнего белья валяются на полу вперемешку с рисовальными принадлежностями. Длинные белые перчатки аккуратно разложены на маленьком столике у двери, будто их только что сняли, начиная раздеваться, когда кто-то постучал в дверь и она пошла открывать.

Я прикрыл за собой дверь и пересек комнату. У меня не было никакой надежды. Молчал — не надеялся, что она сможет услышать. Я положил руку ей на плечо и испугался — больше, чем положено человеку с моим опытом, — когда она шевельнулась и резко села, откидывая с лица всклокоченные волосы.

— Вы, — прошептала она. — Вы?!

— Я, — ответил я, убирая руку.

— Вы вернулись, — прошептала она. — Надеюсь, вы удовлетворены. Он хорошо справился, да? Я не знаю, что именно, но что-то вы доказали, правда? Вы должны быть довольны! Боже мой! А выглядели приятным человеком.