Так же много и неразборчиво он читал – по несколько газет в день и стопку книг в неделю. За пианино он проводил гораздо меньше времени, практиковался не более часа в день и утверждал, будто лучше всего играет, «когда неделями не прикасается к инструменту».

В те дни, когда Гульд оставался дома, он снова брался за телефон в 23.00 и тут уж разговаривал подолгу, иной раз до часа-двух ночи. Многие его друзья жаловались: дескать, Гульд никогда не спрашивал, уместен ли его звонок, не тратил время на любезности, а сразу переходил к тому, что занимало в данный момент его ум. Он мог болтать часы напролет, а собеседник вынужден был терпеливо выслушивать бодрый и жизнерадостный монолог «ночной пташки».

«Он зачитывал целиком статьи и книги, пел в трубку арии, а иногда даже и репетировал по телефону, пропевая то, что ему предстояло сыграть на пианино», – пишет Кевин Баззана в биографии «Очарованный странник: Жизнь и искусство Глена Гульда». (Счет Гульда за телефонные разговоры, уточняет биограф, достигал четырехзначных сумм.) Прекратить с ним разговор не получалось, он бы не заметил, если бы собеседник заснул под его речи.

Наговорившись, пианист отправлялся в круглосуточный ресторанчик по соседству и там принимал единственную за день полноценную пищу: глазунью, салат, тост, сок, щербет и кофе без кофеина. Почему-то более частые приемы пищи вызывали у него чувство вины, хотя он перекусывал печеньем из аррорута[104], крекерами Ritz и то и дело пил чай, кофе, воду и апельсиновый сок. В дни записи он не ел вообще. Считал, что от голода обостряются способности. На рассвете, часов в пять-шесть утра, Гульд принимал снотворное и отправлялся в постель.

[105]

«Моей жизнью правит бессонница, – поведала Луиза Буржуа интервьюеру в 1993 г. – Я никогда не могла понять природу этого явления, но я с ним смирилась».

Бессонные часы Луиза научилась использовать продуктивно: она брала с собой в постель «рисовальный дневник», слушала музыку и гул городского транспорта. «Каждый день – новый, каждый рисунок с надписью на обороте помогает мне понять, как обстоят дела, – рассказывала она. – У меня накопилось уже 110 таких рисовальных дневников, но часть я собираюсь уничтожить. Это мой “мягкий стимул”».

Что же касается дневных часов, Буржуа, по ее признанию другому корреспонденту, «трудилась как пчелка, но сделала мало».

«Я люблю вставать рано, сытно завтракать и работать без перерыва до обеда, – заявил в 1983 г. мастер американского детектива. – Многое зависит от почты: хорошие известия помогают мне продолжать работу, из-за плохих писем я расстраиваюсь до конца дня. Я почти всегда печатаю рукописи набело, не заглядывая в справочники и словари. Когда я жил в парижском отеле, мне требовались только сигареты, бутылка скотча и порой вкусное блюдо из мяса с овощами, приготовленное тут же на газовой горелке: от хорошей работы у меня разыгрывается аппетит».

[106]

В 1951 г. у О’Коннор обнаружили волчанку. Врачи обещали ей не более четырех лет жизни, и Фланнери вернулась в свой родной штат Джорджию, поселилась с матерью на семейной ферме. Задолго до того руководитель мастер-класса рекомендовал ей ежедневно выделять определенное количество времени для творчества, и она последовала его совету. В Джорджии ей и вовсе показалось, что «рутина – условие выживания», как она писала другу.