Дориан отступал, пока слабый свет, проникавший в окно, не окружил его тусклым ореолом. Тень задержалась на пороге сумрака. У мальчика застучали зубы, но он крепко стиснул челюсти и подавил желание за жмуриться. Внезапно в тишине зазвучал чей-то голос. Далеко не сразу Дориан сообразил, что говорил он сам, решительным тоном, без тени страха.

– Вон отсюда, – приказал Дориан теням. – Я сказал, убирайтесь.

Он услышал леденящий кровь звук, который казался эхом далекого смеха, злобного и жестокого. В этот миг черты Тени проступили в темноте, подобно отражению в воде цвета обсидиана. Черные. Демонические.

– Убирайся, – повторял он. Собственные слова доносились до него как сквозь вату.

Форма, состоявшая из черного плотного тумана, развеялась у него на глазах. Облаком плазмы Тень молнией метнулась через комнату к двери. Там она за крутилась в феерическую спираль, которая ввинтилась в замочную скважину. Казалось, это торнадо мглы всосала какая-то невидимая сила.

Лишь тогда вольфрамовая нить в лампочке загорелась вновь, и на сей раз теплый свет залил комнату. Неожиданно вспыхнувшее электричество исторгло у Дориана панический вопль, застрявший где-то в горле. Он обвел глазами углы комнаты, но не заметил никаких следов привидения, почудившегося ему секунду назад.

Дориан глубоко вздохнул и, шагнув к двери, до тронулся до круглой ручки. Металл был холодным как лед. Набравшись смелости, мальчик распахнул дверь и вгляделся в темень коридора. Ничего.

Мягко закрыв дверь комнаты, Дориан вернулся к окну. Внизу, на веранде, Лазарус прощался с его матерью. Перед уходом кукольник наклонился и поцеловал ее в щеку – очень быстро, едва коснувшись кожи. Дориан почувствовал, что желудок у него сжался до размеров горошины. Спустя мгновение мужчина, скрытый тенью, вскинул голову и улыбнулся. Дориан обомлел.

Кукольник неспешно шел к лесу в свете луны. Но как Дориан ни старался, он так и не сумел увидеть, куда падала тень Лазаруса. Вскоре его поглотила тьма.

Миновав длинный коридор, соединявший фабрику игрушек с особняком, Ирен с Исмаэлем вошли в Кравенмор. Под покровом ночи жилище Лазаруса казалось дворцом мрака. Его галереи, населенные сотнями механических созданий, простирались во всех направлениях, устремляясь в темноту. Из большого светового фонаря, венчавшего винтовую лестницу в центре дома, дождем сыпались пурпурные, золотистые и голубые блики, искрившиеся, словно стеклышки, выпавшие из калейдоскопа.

По мнению Ирен, силуэты погруженных в сон роботов и неодушевленные лица на стенах наводили странные чары. Они внушали мысль, будто в них были заключены души десятков прежних обитателей особняка. Исмаэль, человек более приземленный, видел в куклах лишь отражение изощренного и непостижимого ума мастера. И это ни в коей мере не служило утешением. Напротив, чем глубже ребята вторгались в частные владения Лазаруса Жана, тем сильнее ощущалось невидимое присутствие кукольника. В этом барочном сооружении любая, самая незначительная деталь несла на себе печать его личности: начиная с потолка, своды которого по замыслу создателя украшала панорама фресок с изображением сцен из знаменитых сказок, до пола, по которому они ступали. Пол представлял собой бесконечную шахматную доску, которая стелилась под ногами, создавая оптическую иллюзию неизмеримой глубины, и словно затягивала в свою гипнотическую сеть. Путешествие по Кравенмору было сродни погружению в глубокий сон, волшебный и одновременно пугающий.