И что делает? Краснеет? О да…
Возмущенно поджимает губки? Да…
Думает, что ответить, нахмурив лоб, заправляя локон темных волос за маленькое сладкое ушко? Да, да…
А, может, трогает себя? Хоть немного? Думая обо мне? Груди касается? Сжимает? Гладит? А потом пальчики, тоненькие, нежные, ниже скользят и за резинку трусиков, наверняка каких-нибудь невинных, с зайками или сердечками, забираются, и… Да, да, да…
Вот так и жил. Весело, бля, чего уж там! Пиздец, как весело. Особенно весело было, что времени на тусню и баб у меня просто не оставалось больше. Дава учил больно и обстоятельно, Шатер — грубо и жестоко. Я в выходные тупо дома валялся, да к маме ездил, с сестренкой в парке гулял, морщась от каждого шага, причиняющего боль. Первый месяц вообще как мертвец себя чувствовал. Скорее мертв, чем жив.
А потом как-то втянулся что ли… Почувствовал кайф. От того, что кое-что уже получалось. Конечно, думать о том, чтоб хотя бы один раз втащить Даве или Шатру по серьезке, не приходилось. Но такими темпами да лет через пять… И интерес прям появился. С удовольствием ехал в зал. Знал, что опять огребу, как шенок, а все равно радовался. И стало вообще не похер, как на меня смотрят мужики из зала. Уважительно? Одобрительно? Не цыкая презрительно зубом, как вначале, на маменькиного сынка, богатенького мажорчика. И особенно не похер, как на меня смотрят те, кто из меня день за днем дурь выбивает. Давид Дзагоев и Глеб Шатров. Почему-то их мнение мне очень хотелось заслужить. Хотелось им понравиться. Чтоб не сопляком назвали. Чтоб не считали тем, кем считают. Для этого надо было упереться.
И я упирался. Несмотря на боль, усталость и мысли, а нахер мне все это надо. Упирался. Как отец мой когда-то, когда против мнения клана пошел, на моей матери женившись и отказавшись от своих корней. Ради мамы и меня, маленького куска протоплазмы, уже живущего в ней. И не думаю, что он жалел хоть секунду о решении своем. Нет. Не жалел.
Заучка мне не отвечала. Практически не отвечала. Иногда. Я каждое сообщение по сто раз перечитывал, прикидывая, о чем она думала, когда писала? Что делала? Как была одета?
И никуда моя жажда по ней не уходила, вообще никуда. Не перебаливалось, не перемалывалось. Только сильнее было. Только острее.
Тем более, что она хорошела с каждым днем. Таня на нее так действовала, наряжая в свои юбки сексуальные, или она сама стала меняться, не знаю. Но глаз от нее отвести я не мог. Да и не только я, что бесило особенно сильно.
На нее пялились. Сначала. Ну еще бы, не только я эту конфетку разглядел. Но хер им! Я первый! Мое! Потребовалось совсем мало времени, чтоб это уяснили все. И десятой дорогой обходили мою девочку. Очень помогло то, что многие знали, где я занимаюсь и кто у меня тренера. Друзья по прежней мажористой тусне завидовали и просили провести их по дружбе. Но я слал нахер. Не надо им туда. Поломают сразу, и никакого престижа не получится. Да и вообще я по-другому стал на свою прежнюю компанию смотреть. Как-то пришло осознание, что не особо весело там. И не особо интересно. И тупо вообще. Постоянные разговоры тупые, телки тупые, рожи тупые.