— Ева! – кричит он мне в ухо, продолжая удерживать, я уже не чувствую земли, лишь пустоту, которая меня забирает. Буквально утягивает как водоворот. И я бы уже умирала от ужаса, от страха, больше никогда не увидеть сына, придурка Харитона, если бы не его рука, продолжавшая меня удерживать, пока мы падали.

Холодная вода мгновенно укрыла нас своим покрывалом, из которого мы пытались выбраться как котята. Течение оказалось сильным, оно уносило нас все дальше от места, где Харитон устроил нам траходром. И страх поглощал меня все больше. Особенно, когда Харитон отпустил меня и проплыл чуть вперед. Но он вдруг зацепился за ветку, повис на ней и поймал меня. Но я уже так устала, что хотела просто закрыть глаза и расслабиться. Отпустить ситуацию, не думать о том, а что же, собственно, дальше. Но не тут-то было.

— Ева! Подтягивай ноги, ленивая задница, я не планировал себе умирать, — он чуть помогает мне, и я закидываю ноги на ветку, по которой ползу к берегу, но продолжаю смотреть назад, на то, как выбирается Харитон. Спустя пару секунд мы без сил валимся на мягкую траву близ берега и просто дышим.

— Если ты не планировал умирать, почему не следил за языком, — часто дышу, наслаждаясь тем, что жива и что солнышко греет мокрое лицо. Но над ним словно нависает туча. Я открываю глаза и вижу лицо Харитона. Он как-то умудрился потерять свой парик.

— Надеюсь, тебе не пришлось снимать скальп с Баскова, чтобы носить его парик?

Харитон смеется и наклоняется ниже, капая на меня водой.

— Я бы с кого угодно снял скальп, чтобы вернуть тебя и Данилу. И я не жалею. Если бы все пришлось повторить, я бы повторил.

— И это падение?

— Ну, можно и без него, — говорит он все тише, дышит все чаще, а мне еще столько ему нужно высказать, но сейчас хочется только одного. – Ева.

— Харитон, — хриплый стон вырывается, когда он целует меня, мягко, нежно проникая языком в рот, скользя по небу, зубам. От губ, спускается к шее, ниже. Туда, где сквозь тонкую ткань торчат горошинки сосков. Он берет их в рот, прикусывает, не на миг не отрывая от меня взгляда, словно боясь потерять.

— Не думай, — на выдохе, когда его пальцы скользят по лодыжке, чертят круги на коленке. – Что мы закончили. Нам… — другая рука уже под юбкой, находит кромку белья и ныряет внутрь. – Нам нужно многое обсудить. И не думай, – он оставляет мою грудь, что теперь ноет без ласки, и спускается губами к трусикам. И мне бы надо спросить, что за ерунду он затеял, напомнить, что это все как-то негигиенично, но я просто облизываю губы и застываю в ожидании, стискивая пальцами траву. – Не думай, что это все что-то будет значить.

— Сколько слов, когда язык можно использовать для других, более приятных вещей, – усмехается подонок и проникает губами под трусики, отчего по телу проходит заряд электрического тока, вынудивший меня прогнуться и просто поддаться этому невероятному ощущению.

Каждую минуту. Каждую секунду. Каждое мгновение этого спектакля я был на грани. На пределе своих возможностей. Мне нужно было не сорваться, не нарушить собственных правил, сдерживать себя и не встряхнуть Еву, опрокинуть ее на кухонный стол, сорвать вещи и доказывать, доказывать, доказывать, что даже после смерти ей никуда от меня не деться. Что, в тот самый миг, когда она вошла в мой дом в своем любопытстве увидеть свою школьную безответную любовь, она решила свою судьбу. Она сама преподнесла себя мне в подарок и теперь у нее нет выбора. Теперь только одна дорога ее ждет. Рука об руку. Она разве что может решить в ад или рай. Но даже пытаясь затащить меня в ад, царапая в кровь мою спину, кусая за горло, как настоящая тигрица, она лишь возносила меня на небеса. Потому что больше не было игры, не было притворства, теперь она знает кто я, а я знаю кто она. Бешенная, временами истеричная, по-своему мудрая, искренне наивна, но самое главное отчаянно самоотверженная. Она может подвергаться боли, страданиям, лишаться любви на всю жизнь, но никогда не предаст сына и всегда будет его ставить выше себя. Но сейчас это все отходит на второй план, потому сейчас не нужно ей что-то доказывать, кричать, говорить, как я готов в лепешку ради нее разбиться, как я был зол на нее, на себя, потому что сейчас она в моих руках. Расслабленная, готовая на время забыть обиды и просто окунуться в похоть. И я прослежу, чтобы это время еще долго не заканчивалось.