— Интересно, а я бы отбивалась? — спросила я саму себя, продолжая ощущать, как медленно, но верно переплетаются наши пальцы, как сильно внутри закручивается пружина, как отчаянно в горле бьется

сердце, как тело ноет в ожидании.

— Хочешь, мы проверим, — внезапно дергает меня за хвост Лука, вынуждая лечь на спину и, закрывает собой свет. – Стала бы ты сопротивляться незнакомому человеку, который очень тебя хочет.

— А он хочет? – спросила мягко, обнимая его за шею, наблюдая, как выражение лица меняется, как оно становится более напряженным. Особенно, когда его рука скользит по ноге, задирая подол все выше, почти достигая кромки трусиков.

— Он хочет, — рык в самые губы и в следующий миг все растворяется. Остается только грубый, глубокий поцелуй, который так схож с тем, как касался меня Харитон. Он ставил клеймо каждый раз, когда целовал. Он выпивал меня до дна. Он буквально рвал меня на части, делая все чувства и эмоции настолько острыми, что, кажется, кончить я готова от малейшего прикосновения. От одного такого влажного поцелуя. От того, как пальцы ныряют во влажные трусики, нащупывая мягкие складочки, готовые раздвинуться в любой момент.

Но во всем этом я не чувствую страсти. Только гнев. Хотя откуда бы ему взяться.

— Будь нежнее, – прошу я сипло.

— А зачем мне быть нежнее с женщиной, которая решила соблазнить чужого мужа.

Меня словно водой ледяной облили, и я открываю глаза, наблюдая. Как маска Луки спадает, открывая злое, такое знакомое выражение лица.

— Я до последнего надеялся, что ты не раздвинешь ноги перед чужим мужиком, Ева.

****

Сколько времени нужно мозгу, чтобы обработать полученную информацию? Обычно не более нескольких мгновений. Но сейчас они казались вечностью. Они тянулись и тянулись, секунды превращались в минуту, а я все лежала, считая удары собственного сердца, соображая, что за гадость он сказал.

Он. Не. Лука.

Он. Харитон.

И когда вся мерзость ситуации дошла до самого центра нервной системы, возбуждение схлынуло, рождая собой новое, глубокое ощущение проснувшегося вулкана. Ногти, что гладили гладкую ткань рубашки, внезапно превратились в когти, которыми я тут же надавливаю, наблюдая, как этот придурок изгибается от боли, а зубы в клыки, которыми я тут же впиваюсь в шею. Но вместо того, чтобы просто добить человека, который снова надо мной поглумился, который снова меня обманул, я отталкиваю его.

— Больная! Ты меня убить хочешь? – орет он мне в спину, когда я хотела быть нормальной и просто уйти. Просто дойти до города, взять машину, доехать до дома, забрать сына и скрыться, просто скрыться навсегда. Снова. И больше. Никому. Никогда. Не верить. Но он не оставил мне шанса. Он провоцирует меня снова и снова.

— Это я больная?! Это я больная! А ревновать к самому себе это по-твоему, что? Не повод обратиться к психиатру?

— Я, – он теряется, трет кадык, который я чуть не вырвала, и словно придумывает, что сказать.

— Ладно, ты, ладно, ты хотел поглумиться надо мной, но Данила-то чем это заслужил!? Видеть, как ты чужого ребенка называешь сыном.