С другой… Я уже успел его немного узнать и ошибиться никак не мог: не безразличное и не скучающее у него лицо, а напряженное и, пожалуй что, исполненное скрытой тревоги. Таким оно пару раз становилось во время нашей первой встречи, первого разговора, таким оно оставалось от начала и до конца, когда он пришел и уговаривал выбросить к чертовой матери в реку сома, не на шутку взбудоражившего всю деревню. Лицо местного, знающего что-то такое, чего не знаем мы – чужаки, посторонние, заехавшие в эти края случайно и ненадолго. И не намеренного с чужаками и крупицей этого знания делиться. Руки чесались тряхнуть его как следует за ворот гимнастерки, хоть он мне в отцы и годился, рявкнуть в лицо что-то вроде: «Мать твою, ты же советский человек, старый коммунист, милиционер, партизан! И не стыдно тебе в молчанку играть? Расскажи наконец, что ты такое знаешь, что у вас тут творится! Ведь творится у вас что-то… и не ты один – вся деревня знает!»

Только не выйдет от этого никакого толку. Молчать будет намертво – и ничего я ему не сделаю, и не вижу средств на него хоть как-то воздействовать. А если от злого бессилия дойду до того, что скажу следователю: «Старшина что-то знает, но молчит»? Тот, конечно, за старшину возьмется – с тем же результатом, то есть отсутствием всякого результата. И я буквально взвыл про себя от того самого злого бессилия: за какие грехи, какой черт меня занес в эти места? И Игорешку?

Подошел следователь, сказал командным тоном:

– Всё, товарищи офицеры, можно ехать.

(Он как-то незаметно возложил на себя функции начальника группы. Против чего я нисколечко не возражал. Шалин, уже державшийся чуточку отстраненно, судя по всему – тоже.)

Потом костлявый повернулся к Деменчуку:

– Вы свободны, товарищ старшина.

– Слушаюсь, товарищ капитан! – козырнул с прорвавшимся на миг видимым облегчением (наверняка замеченным мной одним, оба капитана его видели первый раз в жизни, а я уже успел немного узнать) старшина и добавил вопросительно: – Как прикажете, мне начальнику раймилиции рапорт подавать? Насчет того, что тут стряслось, что вы приезжали?

– Ну подайте порядка ради, – чуть-чуть подумав, сказал следователь.

– Есть!

Старшина еще раз четко откозырнул и пошел к своему мотоциклу. Следователь вдруг досадливо поморщился:

– Черт, я не подумал… – и быстро спросил меня: – Вы знаете, где живут эта ваша Алеся и этот ваш Стах?

– Представления не имею, – сказал я чистую правду. – Никогда у них не был.

– Значит, искать, расспрашивать… Деревня хоть и небольшая…

Оборвав фразу, он поспешил к Деменчуку, уже собиравшемуся завести мотоцикл, крикнул:

– Товарищ старшина, задержитесь на минутку!

Деменчук обернулся – очень похоже, с видимой неохотой, и они заговорили. Стояли довольно далеко и говорили негромко, и слов я не разбирал, но говорить они могли только об одном. Ну да, старшина делает выразительные жесты обеими руками со сложенными лодочкой ладонями…

– Объясняет, конечно, где эти две хаты, – вслух пришел к тому же нехитрому выводу Шалин. И добавил чуточку скучающим тоном: – Ну, логично. Он, конечно, еще с парой-тройкой сельчан поговорит, знаю я его, педанта… а впрочем, сыскарь отличный. Но на его месте я б тоже в первую очередь с этой парочкой поговорил бы.