И те начали вещать. А что им оставалось? Где врали, где правду говорили – не ясно. Но все одно – выходило очень мрачно. По всему выходило, что организованные преступные группировки были совсем не изобретением XX века, как и крупные банды, «державшие районы». И это в Питере! В столице!

– Значит, так, – обратился Император к Прохору, командиру второго экипажа сопровождения. – Бери этих и сдавай полиции. На подержать. Поднимай по тревоге окрестных околоточных и прочих. Потом двигай на полигон и бери два звена. И уже с этим усилением наведайтесь все вместе по указанному адресу. Особо не злодействуй, но нянчиться не нужно. Жизнь и здоровье каждого из вас для меня намного важней этих, – кивнул Николай Александрович на разбойничков. – Вяжите их там. Если надо – режьте. Но главное – нужно выяснить, кто из чиновников их прикрывает. Такое змеиное гнездо не могло появиться просто так. И да – помоги этим бедолагам вернуть украденное. Понял?

– Так точно, – ответил Прохор и повторил приказание.

– Вопросы есть?

– Никак нет.

– Исполняй, – сказал Император. Кивнул на прощание ошарашенным жертвам, сел в коляску и уехал в Зимний дворец, сопровождаемый лишь одним экипажем. В этот раз по прямой, для разнообразия.

А пока ехал – думал. Он же читал доклады по делам полиции. Но почему-то совершенно не придал значения тем словам. О другом, видимо, думал. Санкт-Петербург не просто так назывался уголовной столицей России там, в будущем. И Николай Александрович как-то слышал историю о том, что таковым он стал еще в XIX веке. И что в 1880–1890-е годы его полнили банды самого разного фасона, включавшие в себя не только классических разбойников, но и чиновников, а местами и лиц духовных. А уж какие они были пестрые по этническому и религиозному составу, можно было только диву даваться.

Хуже то, что полиция, очевидно, не поспевала за бурно развивающимся миром уголовным. Да и законы «не ведали» многих фундаментальных проблем. А уж как любили в эти годы повернуть даже самое мерзкое и очевидно уголовное дело «политической стороной» – не пересказать. Фрондировать было модно. И не только среди молодежи, но и у образованной части «тех, кому за тридцать». Да еще и страсть местных превращать судебные процессы в шоу, где адвокаты ведут свое «стендап-шоу», срывая раз за разом правосудие.

Николая Александровича удручало еще и то, что его предшественники своими руками сделали все возможное для стремительного развития уголовников. Например, осужденные на каторгу в европейской части, за редкими исключениями, отправлялись в так называемые централы – крупные тюрьмы. Но вот беда – там никто не работал, во всяком случае, в европейской части России. Просто сидел. Каторга? Формально – да. Фактически – школы уголовной жизни, как и прочие другие тюрьмы. Потому что именно там опытные уголовники втягивали в свою среду молодых да залетных, передавая накопленные знания и традиции.

Благодаря чему к 1889 году даже сформировалась особая каста уголовных элементов, называемая «иванами». Этакие прототипы «воров в законе», то есть тех, кто «разводит по понятиям» и разрешает споры, сообразно неписаным законам уголовного мира. В обычных условиях они были даром не нужны, но тут – «сам бог велел».