Вот год от года уголовники и плодились. Раз попавший в эту тюремную среду имел все шансы никогда оттуда не вырваться. Даже выйдя на свободу, он все равно оставался частью уголовного мира. А все в целом выглядело как какая-то кошмарная зараза. Почти чума, только социальная, разъедающая империю изнутри.
Да, люди жили бедно, что в немалой степени способствовало высокой криминогенной обстановке. Но еще какие-то полвека назад уровень жизни был заметно хуже. И что? Почему тогда-то не плодились да размножались уголовные элементы с такой совершенно немыслимой скоростью? Может быть, потому, что не было условий и мест, где они могли бы социализироваться?
И чем больше он думал, тем больше приходил к выводу о том, что корень всех проблем лежит в двух ключевых моментах. Прежде всего в законодательстве, которое было во многом отсталым и весьма несовершенным, то есть не способным отвечать вызовам времени. Очень сложно осудить человека за злодейства, которые не знает закон. А если и знает, то в каком-то карикатурном, искаженном виде.
При Александре II хотели судебную систему подогнать под лучшие европейские образцы. Дескать, мы не хуже европейцев. Да вот беда – о прикладных задачах позабыли совершенно. Из-за чего законы Российской империи хоть и были в чрезвычайной степени либеральны, переплюнув в этом даже «лучших учителей», но конкретные прикладные задачи ими решать было решительно невозможно. Все превращалось либо в цирк, либо в бред, либо в шоу. Даже когда вина очевидна, сговор налицо, улики не оставляют никаких шансов… всегда можно было повернуть дело в нужную сторону. То есть судебная система выстраивалась не для обеспечения законности в обществе, а сама для себя.
Дополняла совершенно бестолковую систему законов система наказаний. Которая была не только совершенно несправедливой, но и вредной и даже опасной. Почему несправедливой? А как иначе? Человек совершил преступление против общества, и с налогов, которые это общество платит, его должны кормить, поить, согревать, одевать, охранять и так далее. Тюрьма – это ведь и неплохой способ скрыться от самосуда и расправы обиженными родственниками. Так что, несмотря на все ужасы тюрьмы, положение заключенных было более благоприятным, нежели у неквалифицированных рабочих и крестьянской бедноты. Те легко могли умереть от голода или холода. А заключенные – нет. Особенно в европейской части России. Их ведь кормили. Пусть и не очень сытно и разнообразно, зато регулярно. Получалось прям как в присказке из «Приключений Шурика»: «Кто не работает, тот ест».
Вредной такая система наказания была потому, что никого не только не перевоспитывала, но и напротив, вела к укреплению в человеке уголовных традиций и понятий. В тюрьму он мог зайти просто осужденным подданным, но выходил из нее почти наверняка уголовником. То есть тюрьма получалась не исправительным учреждением, а своего рода «школой воровства, грабежа и разбоя». А опасность заключалась в том, что, если все оставить как есть, дальше будет хуже. Ведь критическая масса уголовного элемента продолжит только расти от года к году и на каком-то этапе может стать одним из важнейших компонентов революционных брожений. Революция – она ведь что? Правильно. Мутная водица, где пограбить можно – мое почтение.