Наступила небольшая пауза. Журналисты переваривали услышанное.

– Свобода, равенство, братство, – продолжил Император. – Красивые слова. Но что от них выиграла Франция? Каждый отдельный человек – понятно. А как же Франция? Кто подумает о ней? Ведь если так дальше пойдет, то все скатится к тому, с чего начиналось сто лет назад. Франция либо прекратит свое существование, либо скатится в ничтожество. Сами видите – от революции к революции она все слабее и слабее. Это ли цель каждого француза? Личная свобода в ущерб благополучию Отечества?

Говорили долго. Очень долго. Настолько, что Император даже проголодался и чрезвычайно устал. Журналистов, особенно французских, остро заинтересовал вопрос революции. Особенно той, что отгремела в 1871 году, современниками которой они были сами. Николай Александрович готовился к таким вопросам, поэтому оперировал выписанными на бумажку цифрами. Благодаря которым в сочетании с приемами демагогии вполне уверенно доказал, что революция отбросила Францию на десятилетие назад или даже больше.

Очень, надо сказать, своевременные и крайне болезненные слова. Ведь на носу было празднование столетия Великой французской революции.

Да, Франция была республикой. Но на выборах 1885 года в парламент прошло 80 бонапартистов, несмотря на все усилия правительства. Это было не большинство. Однако звоночек очень характерный, даже несмотря на то, что дом Бонапартов возглавляли малоактивные и непопулярные потомки Жерома. А ведь там была еще и партия Орлеанского дома. И те, кто почитал убогими обоих претендентов. То есть, будучи де-факто монархистами, они были вынуждены поддерживать республику за неимением достойного претендента. Иными словами, монархисты, объединившись, вполне уверенно могли побороться за большинство в парламенте.

Таким образом, поднимая и раскрывая этот вопрос в деталях, Николай Александрович провоцировал тем самым обострение внутреннего политического кризиса Франции. Но не это главное. Разберутся как-нибудь. Куда ценнее было другое. За время пресс-конференции, избегая открытых обвинений, Император категорически усложнил отношения между Англией и Францией. Открыто он ничего не говорил, но сделать очевидный вывод о том, кому было выгодно мутить Францию, лишать ее флота и отбрасывать назад, было бы не сложно. Германию он также не обошел своим вниманием. И на вопрос: «Почему между нашими странами портятся отношения?» от одного из немецких журналистов заметил:

– А что вы хотите? В 1870 году Пруссия начала войну с Францией за объединение северогерманских земель. Россия при этом заняла дружественный нейтралитет, позволяя германцам полностью сосредоточиться на войне с французами. И заметьте – ничего не требуя взамен. Потому как со времен Петра Великого немцы были для нас близким, дружественным народом. За вычетом редких конфликтов. Да чего и говорить, даже во времена Ивана Грозного в грандиозной битве при Молодях за нас против степной орды сражались саксонские рейтары.

– Ваше Императорское Величество, – произнес германский журналист. – Но Россия выигрывала от своего нейтралитета. Ведь благодаря победе нашего оружия вам вернули право держать флот в Черном море.