Женившись во второй раз, отец решил начать жизнь с чистого листа. И с этой целью на некоторое время обосновался на жительство в своих родных местах на Тамбовщине. Для него Тамбовщина была тем же самым, что для Шолохова – Вешенская, Дальний Восток – для Фадеева или Саратов – для Федина.

В селе Горелое Тамбовской области, на высоком берегу реки Цны, неширокой, но полноводной, он построил красивый бревенчатый дом, из окон которого открывался прекрасный вид – на заливные луга внизу, у реки, тенистые вековые дубравы на противоположном берегу и бескрайние волнистые просторы полей, уходящие до самого горизонта.

Я навещала его в то время в Горелом. Отец вел кипучую деятельность: с раннего утра на своем вороном жеребце – отец был отличным наездником – он объезжал колхозы, поля, МТС и возвращался к ночи. А иной раз, засидевшись у кого-нибудь из местного начальства до темноты, оставался там ночевать и являлся домой на следующий день.

Положение в деревне в начале пятидесятых годов было критическим.

Истощенное войной хозяйство, голодная скотина уже устала реветь и к весне висит, подвешенная на веревках. Дома, сложенные из самана – смеси глины с навозом, – рушились, соломенные крыши прорастали мхом и травой, стены заваливались набок и, если бы не подпорки, давно бы уже рухнули на землю. Мужиков в колхозах почти нет, вместо них на полях работали женщины, старики и подростки. Нужда была решительно во всем, в МТС – отсутствие запчастей, горючего и вообще какой бы то ни было материальной базы.

Оптимизм можно было черпать только в планах на будущее.

В этих условиях районное начальство выкручивалось как могло: подавало рапорты наверх о выполнении различных обязательств – показателей, поставок, заготовок... Эта показуха приводила в бешенство моего отца. Он воспринимал досрочные запашки, рекордно ранний сев и ускоренные темпы уборки урожая как чистое надругательство над землей и не мог с этим смириться. Он кричал по телефону до хрипоты, спорил, убеждал, в очередной раз кидался сражаться с обкомом, райкомом, МТС. Надо предполагать, что он был как кость в горле у многих местных руководителей, которые предпочли бы, чтобы столичный и весьма влиятельный наблюдатель столь дотошно, а главное со знанием дела, вмешивающийся во все перипетии колхозной повседневности, умерил бы свой пыл и отбыл, наконец, в Москву. Но Николай Евгеньевич все не отбывал и просидел в Тамбовской глубинке целых пять лет подряд.

С некоторыми людьми из местного начальства он, конечно, дружил. Помню, нас принимала Агриппина Тихоновна Титова. Радушная хозяйка и незаурядная личность, она тогда была первым секретарем районного комитата партии. Как говорили про нее в районе – мало того, что баба ходит в чине столь высокого начальства, так еще и по характеру – «сущая тигра».

Стол в ее гостеприимном доме был уставлен яствами: рыба из Цны, пареная репа из русской печки, оттуда же пышные пироги с морковью, чай с душистым медом из своих ульев. Приусадебные клочки земли, о которых в те времена старались помалкивать, и уж тем более партийные боссы, давали возможность людям кое-как перебиваться на подножном корму.