* * *

Место у печи в деревенском житье-бытье всегда было прочное и почетное. Само понятие дома составляли стены, крыша и печь. И не было в деревнях ничего прочнее и долговечнее русской печи. Люди постарше нас знают: война сжигала дотла деревеньки — ни кола, ни двора, ничего, а печи стоят! В обычной жизни нередко приходил в ветхость дом, а печь-старушка продолжала служить.

Кто жил в деревне, знает, как много значила печь для дома. Очень нетребовательная к топливу (любые дрова, солома, кизяк), массивная печь очень быстро вбирала в себя тепло, а отдавала его постепенно. Тепло это было сухое, здоровое, ровное. Пришел с морозу и надо согреться — скорее спиною к печи; простуду надо прогнать, старые кости согреть — на печку, на горячие кирпичи! Одежда, обувка — все сушилось у печки, на печке. Для этого были на ней приступки, шестки, печурки.

И хорошо помню: когда печь топилась, всех в доме тянуло к огню. Было у красноватого пламени печи какое-то магическое организующее начало. Особым был день, когда печь накалялась для выпечки хлеба. Наслаждением было глядеть, как мать загребает кочергой угли, как подметает печь чисто вымытым помелом, как на большой покатой деревянной лопате с опорою на каток, играючи, отправляет в зев печи огромные хлебы и замечает на ходиках время, когда их следует вынуть.

Все, что связано с детством, мы склонны идеализировать. Это понятно. И все же вкус каши, сваренной в печке, отчетливо помню, был каким-то особым. Испеченная целиком тыква, топленое молоко, еда под названием «калина» (мука, груши, яблоки и калина), домашние пироги с пода — это все творения печи. Приготовленная утром еда, если ее поставить в подгребенные к устью угли, оставалась горячей до позднего вечера. В утробе печи упревало варево для домашней скотины. А наверху, на печи, сушился солод, стояла корзина с луком, осенью на печи «доходили», становились коричнево-мягкими груши.

Когда тепло для дома было ненужным, мать в устье печи под таганком зажигала маленький костерок, и еда варилась на нем. А где-то перед войной наша печь превратилась в целый комбайн — появилась у печи плита с духовкой, отдушники, чугунные дверцы для чистки дымных ходов и отверстие с крышкою на цепочке для подключения самоварной трубы.

Увлекся… Но знаю, кто подобное пережил, меня понимает. Русская печь у всех оставила добрую память, как главная, организующая часть деревенского дома, «семейный очаг» в изначальном, подлинном смысле.

* * *

В печники!.. О людях этой профессии много написано и рассказано. Печник на селе почитался и уважался вровень с попом. И если над попом еще кто-то отважился посмеяться, над печником — нет, слишком серьезная штука — печь в доме, пошутит в отместку печник — горя с печью не оберешься.

«Нынче настоящий печник перевелся, — сказал мне как-то в районном автобусе на верхней Волге перепачканный глиной человек. — Перевелись. Вот я кладу, потому что просят: сложи. Но я ж не печник! Я был на комбайне. За это дело, — рассказчик щелкнул по шее пальцем, — меня тово. Ну я на печи и перешел.