Фрида отпрянула:

– Не приближайся! Как верить тебе, если ты открываешь наши тайны чужим людям? Обсуждаешь, как трахать калеку, с человеком, который вхож в наш дом! Может, я не хочу, чтобы Макс знал, что у меня была за операция!

– Прости, пожалуйста…

– Ты не подумал, как мне будет противно, когда я буду наливать Максу чай и знать, что он в это время думает, какая я бедная инвалидка?

– Хорошо, зайчик, не будем больше его приглашать. Хочешь, вообще уедем?

– В смысле?

– Попрошу перевод в другой город, где нас никто не будет знать. Пусть думают, что Света с Юрой наши родные дети…

Зиганшин улыбнулся, такой здравой вдруг показалась ему эта идея.

– Ну да, – продолжал он, – поговорю с нужными людьми, объясню ситуацию, и, уверен, мне пойдут навстречу. Может, даже с повышением переведут. Дом продадим, на новом месте купим новый и заживем. Абрамыча можно с собой взять, если захочет, а нет, попрошу маму за ним приглядеть.

– Как у тебя все просто, – фыркнула Фрида.

– А что сложного-то? – бодро пожал плечами Зиганшин. – В понедельник прямо и займусь, а заодно и про усыновление выясню. Даст бог, переедем вместе с малышом, и никто никогда не узнает, что он у нас приемный. Ну что, как тебе план? По-моему, гениальный!

Фрида промолчала. Зиганшин подумал, что ругаться тоже иногда бывает полезно. Если бы жена не обиделась, черта с два ему в голову пришел бы такой простой выход. Действительно, уехать куда угодно, в провинцию, глухомань, главное, подальше от фальшивого сочувствия. Продать дом, который весь пропитался горем и безысходностью, и начать заново на новом месте. Это лучшее, что можно сейчас сделать. Конечно, надо у детей спросить, но они ребята крепкие, с авантюрной жилкой, должны подхватить эту идею.

Приободрившись, Мстислав Юрьевич взял Фридино новое пальто, комом валяющееся на кровати, расправил, повесил на плечики и убрал в шкаф. Номер у Фриды был стандартным, как во всех гостиницах средней руки, но кровать хороша: большая, широкая, с мягкими простынями и легким пуховым одеялом, будто специально созданная для того, чтобы люди на ней любили друг друга.

– Ну что, зайчик? Прости меня и обними, – Зиганшин потянулся к жене.

Но она вдруг резко отвела его руки.

– Фрида, ну пожалуйста! – взмолился он.

– Тебе незнакомо слово «нет»?

Чувствуя, как начинает кружиться голова, Зиганшин налил себе воды из графина и залпом выпил.

– Послушай, Фрида, – заговорил он как мог спокойно, – мы много сказали не того, что нужно. Я зря советовался с Максом, зря сказал, что тебя искалечили, но и ты тоже напрасно упрекала меня, будто я хочу, чтобы ты умерла. Мне, знаешь, тяжело было это слышать, но я не сержусь, потому что понимаю: это за тебя говорили болезнь и горе. Ты была немножко не в себе…

– Ты у нас зато сама адекватность, – огрызнулась Фрида.

– Нет, Фрида, я тоже подорванный, но не в этом сейчас суть. Словами мы делаем только хуже, поэтому прошу тебя, давай ляжем и полюбим друг друга.

Фрида покачала головой. Зиганшин взял ее за руку, притянул к себе, обнял покрепче и поцеловал в макушку.

– Зайчик, пожалуйста, доверься мне…