Он не знал, о чем говорить с женой, и молчание, раньше бывшее таким уютным, вдруг сгустилось и стало тяготить.

Как поживает Лев Абрамович, как дети, – разговор о семье занимал слишком мало времени. Да Зиганшин и не знал толком, как дети, а Фрида не спрашивала, будто их и не было и они не ждали ее домой с таким нетерпением, что почистили кафель зубной щеткой.

В воскресенье Зиганшин остался дома, отпустил деда повидаться с внучкой и внезапно понял, что рад этой передышке. Он встал поздно, позавтракал с детьми и отправился с ними в лес. Грибы уже совсем отошли, но клюква кое-где еще лежала по кочкам рубиновой россыпью, а под ногами хлюпала черная болотная вода. День выдался на удивление ясным, вороны летали в верхушках, тяжело хлопая крыльями и каркая, в лицо летела паутина.

Трава и мох под ногами пожухли, словно заржавели, прижались к земле, и голые деревья замерли в ожидании мороза. Ничего не поделаешь, надо пережить зиму, чтобы потом воспрянуть под лучами весеннего солнца. Так и им с Фридой, наверное, надо просто переждать лютую пору. Просто потерпеть.

Он заметил, как ловко Света собирает клюкву обеими руками, будто доит кочку – именно так, как его учил когда-то отец. А Юра, наоборот, еле-еле клюет по ягодке, в точности как он сам в детстве, потому что долго не мог поймать движение и бесился от этого. Но папа был с ним терпелив и в итоге научил. Много чего хорошего передал ему отец…

– Юра, поди сюда, – позвал Зиганшин. – Давай покажу, как правильно ягоду брать.

Мальчик приблизился и послушно стал повторять за ним. Получалось у него плохо, но Юра не сдавался.

– Вот так, – повторял Зиганшин.

Случайно взглянув Юре в лицо, он увидел, что у ребенка от напряжения глаза на мокром месте.

– Отлично у тебя получается. Просто клюква уже отошла, перезрела, много все равно не возьмешь.

Стало так стыдно перед детьми, что у самого подступили слезы. Впервые после смерти сына он был готов заплакать, но нельзя пугать Свету с Юрой. И так уж он срывал на них свою злость! В лучших традициях человеческой натуры отыгрывался на самых слабых и беззащитных.

– Ну, на кисель для Фриды мы собрали, – сказал Зиганшин и поморщился, потому что услышал в собственном голосе фальшивую бодрость пионервожатых из советских фильмов.

Увидев невдалеке старое поваленное дерево, он подошел, проверил, не сгнил ли под корой ствол, сел на него и позвал детей отдохнуть перед обратной дорогой.

Света с Юрой сели рядышком, и Зиганшин притянул их к себе, обнял крепко-крепко.

– Все наладится, ребятки, – сказал он, – все наладится.

Дело шло к выписке, и Зиганшин подумывал взять неделю за свой счет, чтобы ухаживать за Фридой дома, пока она наберется сил, но Руслан вдруг подал ему идею отправить жену в санаторий.

Сначала Мстислав Юрьевич отнесся к этому скептически. Зачем, если дома свежий воздух и прекрасные условия? Фрида не нуждается в лечебных процедурах, а хорошее питание и прогулки он как-нибудь обеспечит, но Руслан отрицательно покачал головой.

– Послушай инвалида! – сказал он невесело. – Моя жизнь тоже резко изменилась после ампутации, вдруг появились такие штуки, которые я никогда не смогу сделать ни при каких обстоятельствах. Как бы ни хотелось, все! Путь закрыт. Я был не один, Лиза и мама всецело меня поддерживали, облегчали мне жизнь, как могли, да и вообще я был окружен заботой близких и друзей, что сильно смягчило удар. Но все равно наступило такое время, что я будто провалился в пустоту. Знаешь, как бывает, поднимаешься по лестнице, заносишь ногу над ступенькой, а ее нет. Лестница кончилась. Вот я жил, будто шагал по несуществующим ступенькам. Вроде все образовалось как раз: получил шикарную должность, женился на любимой женщине, мама нас любит и здорова, чего еще надо? Ради такого дела в принципе и ноги не жалко, тем более я быстро приучился к костылям. Все вошло в норму, только радуйся да наслаждайся, а я болтаюсь, как Незнайка на Луне! И тогда Макс взял мне путевку на неделю в какой-то зачуханный пансионат, где даже вай-фая не было, одна библиотека! Братец буквально силой меня туда законопатил и запретил Лизе с мамой навещать. Сначала я взбесился, а потом понял, что это как раз то, что мне необходимо: в отчаянной скуке встретиться лицом к лицу с собой. В семье ты то бодришься перед мамой, то внушаешь жене надежды на лучшее будущее, на работе тоже изображаешь… В общем, все, кто тебя любит, хотят видеть тебя счастливым и здоровым, и ты оправдываешь их ожидания, потому что тоже любишь и не хочешь расстраивать. Делаешь вид, что увечья нет. А оно есть, и требует свое. Нужно его понять и принять, хотя бы для того, чтобы с ним бороться, и тут, к сожалению, никто другой тебе не помощник. Дай Фриде эту передышку.