Зря! Зря прихватил с собою девчонку!

Ремезов покачал головой, скривился, подумав, что зря он себя корит – что же, лучше было б девчонку в караване оставить? Это после всех-то событий. Нет, все-таки здорово она ему помогла… и теперь стыдно девушку вот так, на произвол судьбы, бросить, не по-мужски это, не по-мужски!

– Парни, в кости играете? – повернув голову, Павел посмотрел на своих стражей.

Скуластые, смуглые, в сермяжных, продранных и местами неумело заштопанных зипунах, в круглых барашковых шапках, до такой степени засаленных и грязных, что там, похоже, уже даже блохи не жили, молодые разбойники больше напоминали стоящих на паперти нищих, нежели бесшабашных ловцов удачи. Даже сабель у них не имелось, лишь луки со стрелами да за поясами – ножи. А лица? Какие у них были лица! Истинно степные, без всякого выражения, непроницаемые, как у индейцев, со щелочками-глазами и презрительно опущенными уголками губ.

Впрочем, до разговора с пленными один все же снизошел:

– В кости-то мы играем, бачка, только атаман приказал руки вам не развязывать и крепко-накрепко следить. А не уследим – башка с плеч! Атаман – он такой, горячий.

– Все понятно, – покивал Ремезов. – Значит, играть не будем. И долго нам тут так, истуканами-то, сидеть?

Вместо ответа страж лишь повел плечом и сплюнул – не знал и сам. Хорошо хоть еще разговаривал, в отличие от своего немого напарника, что давало возможность хоть что-то узнать о шайке атамана Курдюма.

Искоса взглянув на воина, Павел шмыгнул носом:

– Горяч, говоришь, атаман?

– Горя-а-ач!

– А шайка… ватага-то ваша удачлива?

– Да когда как, – отозвавшись, разбойник тут же спохватился, исправился – мол, есть и хуже.

Потом, чуть помолчав, вызверился, взглянул с угрозой:

– А ты что меня все выспрашиваешь, а?

– Думаю, – боярин улыбнулся как можно шире. – Думаю – нас он к себе не возьмет, а? Оружием я владею любым, а людишки мои с ножами да арканами управляются изрядно. Может, и сгодились бы вам?

– Про вас не знаю, а девка – точно сгодится!

Ухмыльнувшись, молодой лиходей глумливо посмотрел на сидевшую рядом, на плавнике, Машу и тяжко вздохнул:

– Йэ-эх, наказал атамане не трогать. А так бы… Так бы весело у нас вышло, а, девка?

Встав на ноги, он подошел к девушке ближе и, грубо ухватив за подбородок, посмотрел в глаза:

– Что, корвища, поваляемся потом со мной? Уж конечно, поваляемся… Опосля атамана! Гы-гы…

Парень гнусно заржал, поддержанный в своем глумливом хохоте и напарником, оказавшимся точно не глухим и, наверное, не немым тоже.

Побледнев, Маша прикрыла глаза, Яцек дернулся было – но вызвал еще более громкий хохот.

– От ты смотри, Анвар, с ножиками они управляться могут. Мы тоже можем, еще как! Эх…

Анвар, дотоле спокойно сидевший на корточках, тоже поднялся и, подскочив к Маше, схватил ее левой рукою за грудь, а правой – за горло. Захохотал:

– Титьки есть, Кишоха! Правда, ма-асенькие.

– Это плохо, что масенькие. Я большие люблю.

– И я большие…

Ремезов закусил губу, глядя, как, оставляя за собой мокрые соленые дорожки, текут по Машиным щекам слезы. Боярин надеялся сейчас только на одно – вряд ли эти разбойные сволочи осмелятся нарушить приказ своего атамана. А вдруг все же посмеют? Вон как оба дышат – как паровозы! – совсем уж девчонку облапали, залезли руками под платье…