– Ота! – повторил японец.

– Что Ота?

– Как ты не понимаешь, – сказал матрос Иван Палий, – это земля Ота, мы ж тому кулаку расчистили, а не ему... Видишь, они только веточки берут. Так что же ты, дурень, не берешь дрова?

Палий клал японцу на руки большие поленья, но тот бросал их на землю, как бы ничего не понимая.

Матросы разобрали лопаты и ушли.

Капитан Лесовский прошелся, осмотрел площадку. Вдали, под горой, к чему-то придрался, показал кулак матросу.

Наверху застучали топоры. Сегодня лесотаска широкой черной полосой пробороздила все ущелье. Сибирцев доложил капитану, что рубка теперь идет не только на этом скате, но и за сопкой, где выбираются кривые сосновые штуки для шпангоутов. Лес для стапеля заготовлен. Рабочих достаточно.

Можайский доложил капитану, что кузница готова, он поднял японские мехи на каменные фундаменты, а то без привычки нашим кузнецам пришлось бы туго. Для японских кузнецов один горн устроили на земле, чтобы они могли работать по-своему, сидя, чего нельзя требовать от русских кузнецов.

– Есть ли жалобы? – спросил капитан у матросов, отдыхавших в ожидании лопат.

Матросы поднялись.

– Жалоба на японцев, Степан Степанович, – шутливо молвил матрос первой статьи Палий.

– Объяви! – сказал Лесовский.

– Сизову воды не дали, – ответил Палий, и все матросы засмеялись.

– Где тебе не дали воды, Сизов? В лесу? – обратился капитан к Сизову.

Сизов работал сегодня на площадке, где начинали забивать сваи под стапель и требовались сильные руки.

– Вот рядом с лагерем у японца Нода бьет родник на огороде. Я хотел испить, а они собрались и не подпустили.

– А что ты скажешь? – обратился капитан к боцману.

– И правильно, что воду не дают. Есть приказ зря в дома и во дворы не заходить, – сказал Иван Терентьевич.

Юнкер Урусов достал из кармана горсть серебряных монет и побренчал. Что только не делали для него японцы! Выдали ему своих денег!

– Сколько тебе? – спросил Урусов долговязого рыбака.

Молодой японец иронически улыбнулся, глядя на серебро.

– Вот, хватит с лихвой! – сказал матрос-повар, выбрав из горсти юнкера монетку помельче.

– Принеси еще... – сказал Урусов. Сегодня он задавал обед своим товарищам-юнкерам.

Японец пристально смотрел, как Сюрюкети-сан ссыпал деньги обратно в карман. Иметь столько денег и даже не считать! Какое счастье! Сабуро вздохнул. Он сам желал бы так... Он уже накопил десяток серебряных монеток.

Уйти отсюда надо тайком, чтобы не увидел мецке. Надо сначала зайти в храм. Хорошо, что высшие морские воины живут в доме священника. Сюда являешься как будто в храм, чтобы помолиться, оставляешь перед кумиром хорошую рыбу. Ее сегодня же, пока свежая, возьмет и съест бонза. Это все знают. Считается, что жертва дается для ками[21], но едят бонзы. Множество разных угощений ставится на красный алтарь – апельсины, редька, лепешки, рис в мешочках. И ничто не пропадает зря.

Из общего улова артели часть рыбы раздается рыбакам на их нужды. Рыбы в море очень много, и рыбаки поэтому самые бедные из крестьян: рыба дешева. Но хорошей, особенной рыбы для аристократической кухни и в море очень мало. Сабуро берет рыбу, чтобы идти и помолиться о здоровье матери, а сам продает в храме офицерам. Рыбу похуже оставляет на алтаре, и никто не догадывается, почему Сабуро так часто молится в храме.