Облако древесной щепы и пороховых газов заполнило дом. Пол задрожал, сотрясаемый градом пуль. Прежде, чем магазин «Бизона» опустел, со стороны двора донёсся короткий вскрик, и тень пронеслась к крыльцу.

Высадив ногой раму, я прыгнул в окно, и то, что открылось снаружи взору, повергло в меня шок. Я был готов ко всему, но только не к такому. Емельян взял заложника.

Наш расходный материал стоял, растопырив обезоруженные ручонки, и трясся, удерживаемый за шею. Глаза-угли горели за его левым плечом, ноги-тентакли начали медлено отступать, понуждая живой щит следовать за ними.

Шок от увиденного был настолько сильным, что я даже не выстрелил. Я просто стоял и смотрел на эту восхитительную сцену, достойную отдельной главы в энциклопедии по психиатрии. Подоспевшая тремя секундами позже Оля едва не прыснула со смеху, чем заметно смутила как заложника, так и его пленителя.

— Я хочу уйти, — пробасил, наконец, отче. — Только и всего. Уйду и никогда больше не вернусь. А его отпущу, обещаю, отпущу, как только вы потеряете меня из виду.

— И мы должны доверять тебе? — не удержался я от того, чтобы подыграть нашему террористу. — После всего, что ты наделал?

— Не моя вина, что Господь сотворил меня таким. Я никому не навредил в своей жизни, я был праведен и богобоязнен.

— Но ты только что совершил убийство, и угрожаешь убить снова, не взирая на свои красивые слова.

— Вы меня вынудили! — прорычал отче. — Я лишь защищался!

— А твои дети? Они тоже защищались?

— Я не... — запнулся Емельян. — Я не смог. Не смог остановить их. Этот грех вечно будет на моей душе. Но детей больше нет, а вы можете спасти ему жизнь, — один из тентаклей поднялся из-под разодранной грязной рясы и впился в лицо заложника.

— Умоляю, — просипел тот, поливая слезами чужеродную конечность. — У меня семья.

— Да вы что — мать вашу! — сговорились?! — не сдержал я нахлынувших эмоций и поставил переключатель огня ВСС в автоматический режим.

— Я убью его!!! — запаниковал отче.

— А успеешь раньше моего?

— Нет-нет-нет!!! — принялся причитать захваченный семьянин. — Что вы за люди такие?! Сжальтесь!!!

— Да пристрели их уже, — скривила губки Оля.

— Ладно!!! — неожиданно отшвырнул от себя заложника Емельян, и вскинул руки. — Ладно. Хватит смертей.

— Ты серьёзно? — не поверил я своим глазам. — Хочешь умереть вообще зазря? Господи... Детка, будь добра, избавь мир от этой дешёвой некчёмной твари.

Короткая очередь прошила грудь отче по диагонали. Емельян покачнулся и рухнул на спину. Несколько хриплых судорожных вдохов заполняющимися кровью лёгкими, и жизнь покинула столь совершенное тело, обременённое столь неразумной головой. Глаза-угли застыли, глядя в хмурое холодное небо с безмятежно расслабленного лица, кажущегося счастливым.

Глава 16

Доверие. Сколькие могут похвастать его наличием в своей насквозь фальшивой притворной жизни? Зуб даю, что таких крайне мало. Мир, где мужья изменяют жёнам, а жёны травят мужей, где дети только и ждут, когда их опостылевшие старики откинуться, где честь и достоинство потеряли всякую цену, а степень откровенности зависит от количества вырванных ногтей... Нет, этот мир не для доверия. Ни об одной двуногой прямоходящей особи, населяющей нашу конченую планетку, мне, при всём желании, не удастся сказать: «Я ему доверяю», равно как и «ей». Я слишком хорошо знаю их, этих разумных существ с инстинктами стервятников. Но иногда случаются... казусы. Отчего-то вдруг может показаться, что вот сейчас-то всё пройдёт как надо, что можно повременить с вырыванием ногтей и обстряпать дельце более изящно, более цивилизованно даже. Это противоречит всему, чему учила тебя жизнь, но ты такой: «Да ладно, не параной!», и идёшь ей наперекор, сажая себе на плечо стервятника. Но жизнь — злобная сука, она не терпит дураков.