– Нет, Семен здесь будет. А у меня дела: отцу надо помогать. Он сейчас всем рулит. Работы много. Может, поможешь? – с наивной надеждой в голосе спросил парень.

– А что, без меня не обойдетесь? – усмехнулся Павел.

– Обойдемся, конечно. Но сейчас нам каждый человек дорог... Ну, Семен так сказал...

– Это Семен. А сам-то ты что думаешь?

– Голова кругом идет, чтобы думать...

– Как же ты Семена смог вытянуть, если не думаешь?

– Почему не думаю? – оскорбленно нахмурился Ждан. – Думаю. И делаю. Пока все получается... И отец думает. Он все может и все знает... А ты давай в дом. Надоел ты мне, а Семен ждет...

Семен сидел в горнице за столом, на котором дымилась кастрюля с ароматным, пахнущим тушенкой варевом. Чем-то он напоминал крестьянина, вернувшегося в дом после сенокоса. Голова чуть наклонена вперед, но на шее сидит мощно, основательно, в глазах усталость, а на губах довольная улыбка, как у человека, исполнившего свой долг перед семьей. В комнате не было жарко, но лоб у Семена был мокрым, и лицо красное, как будто распаренное.

В соседней комнатке, за распахнутыми дверями, на старом продавленном диване сидели двое, с оружием. Судя по джойстикам в их руках и глупо вытянутым лицам, а также по взрывам и автоматным очередям, доносившихся с их стороны, они вели бой на игровой приставке.

– Двери закройте, бараны! – чуть повернув к ним голову, небрежно бросил через плечо Семен и, обращая взгляд к Павлу, показал на свободный стул.

– Ужинать давай.

Он сам зачерпнул из кастрюли, чуть ли не до краев наполнив глубокую тарелку, даже подал Павлу хлебницу. Себе наливать суп не стал.

– А сам? – спросил Никифоров.

– Да я уже... Ну, может, чуть-чуть, – немного подумав, Семен снова взял в руки черпак.

Плеснул себе в тарелку остывающую гущу из давленого картофеля и тушеного мяса, взялся за ложку. Удивленно глянул на Павла, который по-прежнему держал руки на коленях.

– А ты чего?

– Наручники бы снять.

– А дергаться не будешь? – благодушно спросил Бурыбин.

– Нет.

– Слово даешь, что не сбежишь?

– Даю.

Семен поднялся, подошел к Павлу, достал из кармана ключ от своих наручников, им и разомкнул его браслеты, утопил их в своем кармане.

– Смотри, ты слово дал, – возвращаясь на свое место, напомнил он.

– Выпить нет ничего? – спросил Никифоров.

Набраться бы до полной невменяемости да завалиться спать. Неважно, где, хоть на завалинке во дворе, хоть в погребе, можно и на полу в доме, лишь бы только не видеть бандита и убийцу, что сидел перед ним.

– Обойдешься.

– А ты?

– У меня здоровый образ жизни, – мотнул головой Семен.

– А брата помянуть?

Павел хлебнул суп. Теплый, пересоленный, но наваристый и сытный.

– Помяну. Как только убийц его накажу, так сразу и помяну.

– Кто они?

– А догадайся без шпаргалки.

– Что, Паук от вас сбежал?

– От нас?!

– А разве не вы его из дома увезли?

– Что, Харчев об этом спрашивал?

– Нет. Но я-то знаю...

– Догадываешься.

– Ну да, догадываюсь...

– А теперь знай. Не сбегал он от нас. И знаешь почему? От нас не убежишь...

– Значит, нет его больше?

– Тебе какая разница? Ты в бегах, и ментом уже никогда не будешь... А вернешься к ним, тебе все равно под меня копать не дадут. Потому что ты наш, ты с нами. Я так Харчеву и сказал: наш ты.