– И за Юлю, и за семью, – сказал Семен, глядя, как Павел глоток за глотком осушает свой стакан. – За семью!

Морщась, со слезами на глазах он сделал тоже самое.

– Ох, зараза!..

– Сам виноват, – хмуро посмотрел на него Павел. – Зачем так много налил?

– А сколько чувств у меня, столько и налил. Чувств у меня много... Одного брата убили, другого ранили... Скажи мне, где справедливость?

Павел мог бы сказать, что как раз в том и заключена справедливость, что Стасу и Льву Бурыбиным воздалось по заслугам. Но ему не хотелось больше толочь воду в ступе. Ему бы выпить и спать, ни о чем не думая...

– Молчишь?.. – соловеющим взглядом исподлобья посмотрел на него Семен. – Не знаешь, где справедливость. А я знаю. Она есть, эта справедливость. Только ее найти надо. Завтра хочу поехать... И тебя бы хотел с собой взять. Чтобы ты на равных с нами.

Не хотел Павел быть равноправным членом семьи Бурыбиных, но и говорить об этом Семену не стал. Если в ответ на непристойное предложение девушка часто повторяет слово «нет», со стороны можно показаться, что она ломается. Он не женщина и уподобляться ей не хочет. Сказал один раз «нет», на этом все. И Семен должен это понять, чтобы не быть похожим на старую деву, вешающуюся на шею приглянувшемуся мужчине.

– Не хочешь говорить... – скривился Бурыбин. – А выпить?

Павел снова промолчал, но Семен решил все без него. И выставил на стол еще одну бутылку. Снова наполнил стакан. Но после того, как Павел справился со своим, пить отказался.

– У меня подъем завтра утром. На связи нужно быть. Может, помощь моя потребуется. Поэтому я завтра свежим огурцом должен быть. Позовут меня – поеду. А ты здесь будешь вялиться...

– Где конкретно?

Павел стремительно пьянел, и его уже клонило в сон.

– На печи... Хочешь, натопим?

– Нет, лучше баньку натопить.

– Нет здесь баньки. Только душ... Хочешь?

В летний душ Павел побрел без наручников. Но выставленный во дворе часовой не выпускал из виду дощатую кабинку с железным баком вместо крыши.

И когда он забрался в широкую, но узкую нишу между потолком и перекрышей русской печи, никто не попытался надеть на него наручники. Он лег прямо на доски, уложил голову на руку и, не обращая внимания на канонаду в телевизоре, почти мгновенно заснул.

И проснулся он под шум выстрелов. Но это была настоящая стрельба. Одна пуля закрутила воздух над самой его головой и выбила щепу из потолочной балки.

Стукнувшись головой о потолок, Павел соскочил с печи, и наткнулся на лежащего парня в камуфляжной куртке. Глаза у него были безжизненно закрыты, а под голову на пол натекала темная липкая гуща. Рядом лежал автомат.

Он нагнулся, взял оружие, но кто-то вдруг налетел на него, с силой схватил за ворот куртки, утянул за собой в сени. Это был Семен, но понял это Павел, когда уже лежал на полу. В горнице грянул взрыв, содрогнулись стены, в ушах зазвенело, с потолка посыпался мусор, а из дверного проема в сени повалил едкий тротиловый дом.

– Граната, б..! – заорал Семен. – Сейчас в говно смешают!

– Кто? – поднимаясь, спросил Павел.

У него был автомат, но он не знал, в кого стрелять. Как не знал, стоило ли это делать или нет. Понимал только, что их атаковали, но кто? Может, бандиты. А может, спецназ. Против кого воевать?..