— Извини, Саша, так душа болит! По одной, а?

Турецкий движением бровей показал, что он в принципе не возражает. В конце концов, не на пустой ведь желудок, что могло быть отчасти чревато. И тем более лишняя рюмка уже не повредит, не говоря о том, что и запаха не добавит.

Гусаров быстро разлил коньяк, поднял свою рюмку, кивнул и, не чокаясь, опрокинул в рот. Потянулся к крабам, но, вспомнив про все тот же чертов политес, не оборачиваясь, достал из шкафа плоскую алюминиевую, так называемую общепитовскую, вилку, выковырял крабов из банки на тарелку и положил вилку поближе к Турецкому. А сам взял кусок крабового мяса толстыми пальцами. Ну полный сервис!

Турецкий удержался от улыбки и выпил коньяк. Вилкой подцепил краба. Вкусно. Совсем забыл этот когда-то такой привычный вкус…

— Еще? — Хасан потянулся к бутылке.

— Позже, а?

— Ну да… — и тут Гусаров словно вспомнил, зачем зазвал к себе в кабинет Александра Борисовича. Не коньяк же кушать в середине рабочего дня! Хотя впрочем… Не люди, что ли? И вот, потирая грудь слева растопыренной ладонью, а другой поглаживая лысину, обрамленную седым пухом, он заговорил голосом, полным искренней тоски: — Ты же, Саша, моего старшего, Рустама, знаешь?

— Господи, случилось что? — воскликнул Турецкий, подозревая, что с сыном Хасана произошло несчастье. Он слышал о нем, говорили — толковый парень, после юридического факультета МГУ, альма-матер и самого Турецкого, был принят в городскую прокуратуру младшим следователем. И правильно, нечего ссылаться на папу — генерал-лейтенанта юстиции, начинай, как и все мы, «с земли», тренируй мозги и ноги…

— Не то, что ты думаешь! — с некоторым облегчением выдохнул Хасан, уловив смысл интонации Турецкого. — Жив, слава богу, хотя досталось крепко. Дай три минуты, а? Все расскажу. — Гусаров поморщился и снова схватил бутылку.

Александр Борисович не успел и возразить, как рюмки были наполнены и Хасан уже подносил свою ко рту. Ну да, видно, перенервничал, а в одиночестве не получается…

Конечно, ни в какие три минуты Гусаров не уложился, его рассказ — со всеми эмоциональными отступлениями — занял не менее получаса. Но картина получилась вполне зримая. И снова место действия — пресловутое Большое кольцо!

Одного только не мог понять Турецкий, какое лично он имеет ко всему этому отношение. Почему именно ему решил таким вот заманчивым образом исповедаться Гусаров?

Закончив свой рассказ, Хасан вопросительно и даже как бы умоляюще, снизу вверх, взглянул на Александра Борисовича и опять потянулся к бутылке, где как раз и оставалось еще на пару их весьма вместительных посудинок. Ну что было делать? Слаб человек. И Турецкий кивнул, морщась при этом и заодно прикидывая, что, если вызовет вдруг начальство — в лице того же Кости, можно будет оправдаться тем, что у человека, видите ли, несчастье. Вот и пришлось проявить сочувствие. Хотя Костя и не потребует объяснений, разве что ладонью перед собственным носом помашет: мол, ну и дух от вас, господин старший следователь!

— Нет, ты все понял, Саша? — выпил и поднял перед собой обе ладони Хасан, словно находился не в своем служебном кабинете, а перед входом в мечеть. — Скажи, дорогой, в каком мы с тобой мире живем?! В каком обществе?! Откуда такой беспредел?! Ты понимаешь, я первый раз в жизни просто не знаю, что делать… Куда стучаться? Какому богу криком кричать?! Подскажи, если можешь, дорогой, родным братом назову! Костьми перед тобой лягу…