Увидел вопросительные взгляды Фили и Николая, подумал, что все у них должно быть хотя бы в моральном плане на равных, и протянул им конверт с фотографиями. Потом достал из кармана зажигалку, высек огонь и поднес к язычку пламени фотопленку. Она вспыхнула, пламя побежало вверх, распространяя вокруг вонь горящего целлулоида. Не желая обжигать пальцы, Александр Борисович кинул еще не догоревший остаток в раковину.

— И давно этим делом промышляете? — с ледяной вежливостью спросил он у хозяина дома.

Тот не ответил, лишь молча и безнадежно пожал пухлыми плечами.

— А там, — Турецкий показал ему на шкафчик с пленками, — то же самое?

Хозяин кивнул.

— Видели, что я сделал с этой пленкой? — показал он на раковину.

— Видел, — прошептал толстяк.

— Так вот, для вашей же пользы, иначе я с вас прямо тут шкуру спущу, вынимайте все и делайте, как только что сделал я. Все! И пленки, и фотографии! Включите вытяжку! Задохнемся еще в вашем дерьме! Приступайте!.. Где там наш боржоми?

— Прошу, шеф! — Щербак подобострастно протянул Турецкому стакан, открыл бутылку и налил. — А с этим что будем делать? — кивнул он на стеллажи.

Филя отдал конверт с фотографиями, по губам его скользнула странная ухмылка.

Гудела вытяжка, в раковине пылали фотопленки, которые с убитым видом вытаскивал из кассет хозяин дома и швырял в костер. В большом никелированном тазу, стоящем на полу, на железной треноге, горели цветные фотографии. Их высыпал из конвертов Щербак. На некоторых внимание его останавливалось, он хмыкал, качал головой и кидал в огонь. Несмотря на работающую вытяжку, становилось трудновато дышать от дыма, к которому примешивался и резкий запах пылающих пленок.

Турецкий вытащил фотографии из конверта, небрежно, словно колоду карт, перелистал их. Потом порвал всю пачку пополам, бросил в огонь и демонстративно стряхнул ладони.

— Вы свидетели, — сказал Филе и Николаю, — что договор с клиенткой выполнен.

— Может, стоило хоть одну… — пробурчал Филя. — Как доказательство?

— А я одну и оставил, — ответил Турецкий, доставая из кармана фотографию. — Исключительно с этой целью.

Сыщики восхищенными взглядами отметили ловкость рук старшего следователя…

А тут по ступенькам застучали каблуки, и в подвал спустился невысокий тощий парень с крючковатым носом и наглыми, выпуклыми глазами. Верхняя его одежда, вероятно, осталась на вешалке.

— Егорыч, какие проблемы? — спросил простуженным, хриплым голосом.

— Проблемы не у него, а у тебя, хмырь, — сказал Щербак.

Парень резко обернулся, но за его спиной, загораживая выход, уже стоял Филипп.

— Эй, вы че?.. Егорыч, они че? — и, не ожидая ответа, он тараном ринулся на Филю, но тут же отлетел назад, словно наткнулся на стену, и рухнул спиной на пол. Через мгновение, поднятый с пола, он уже лежал навзничь на столе фотографа.

— Не торопись, Гришаня, — сказал стоящий над ним Филипп. Он протянул руку к Александру Борисовичу, и тот передал ему единственную уцелевшую фотографию, которую Филя тут же ткнул под нос парню: — Гляди, падла, ты базарил с женщиной по поводу этих фотиков? На бульваре Гоголя опадают клены, а? Колись сам, а то я начну. Будешь горько плакать. Ну, по «штуке» за каждую, включая пленку?