- Да вы успокойтесь. Вас-то что это так коснулось? То ли вы чего такого не видели? А когда к вам ваш местечковый Совмин приедет зайцев бить?
- Так то - сегодняшние. А эти, я думал, на будущее.
- А отчего думали?
- И... правда? Ну ведь хочется.
- То-то. Очень хочется.
- И еще эта Юля.
- Красивая женщина. Тоже разочаровала?
- Тоже.
- Она-то в чем перед вами виновата?
- Чем? Действительно, чем? А своей красотой. Она же - Афродита!
- Так вам-то Афину положено любить! А не такими чароваться.
- Вот сами и любите себе Диан! Но! Я-то видел ваши искорки из глаз!
- Ревнуете? Вовсе зря. Это был обязательный ритуал. Как ленточка на куст. Но я старался быть масштабным, а не мельтешить, как пчела, у чресел. Пардон.
- Вы еще только меня не разочаровывайте, пожалуйста.
- Хорошо. Предлагаю схему: Юля вас обидела тем, что обратилась к вам... Нет, я не скажу "как к немужчине" - как к врачу. Но совершенно не к тому: она попросила вас дать средство избавить одного человека, и я опять молчу какого! - от стрессов в интимной жизни. И при этом разговоре все время смотрела вам прямо в глаза. А? Прямо в глаза? А?
- Ну... Очень похоже.
Они шли к кордону. За спиной Анюшкина болталась сумка с даже не вынутыми сегодня рамочками.
Глава девятая
А Анюшкин заболел. Как они пришли вчера, он молчал, молчал. Похоже, это было к чему-то, так как даже корова, проинтуичив это, не дожидаясь розыска, впервые пришла из леса домой сама. Но и это Анюшкина не удивило и не разговорило. Совсем к ночи он молча развел керогаз и забыл про него. Глеб сам поставил воду, заварил чай. Вначале он был рад тишине, удалось пару часов посвятить бумагам. Нервные перетряски последних дней позволили отстраниться от уже написанного, теперь легко правилось лишнее, ясней провиделся финал. А потом, когда солнце село, вдруг захотелось и поболтать, поделиться неожиданно даже для самого себя обнаруженными связками тех событий, но Анюшкин в ответ молчал. Он вообще как будто не видел Глеба. Вяло покормил собак еще с утра заваренной кашей и лег. Что ж, нет так нет. Глеб вчера вот и сам хотел бы такой тишины. Но, на правах гостя, вот так вот молчать не решался. А сегодня... Ладно. Попил на крылечке чай в гордом одиночестве: ни одна местная псина с ним так дружить и не захотела. Они теперь на него больше не лаяли, но следить продолжали все же внимательно, настороженно. Наверное, он не очень хороший человек. Для псов, по крайней мере.
Утром Анюшкин не встал. Он спал, а корова орала благим матом. На остатках генетической памяти Глеб принес ей воды. Она подозрительно, долго нюхала ведро. Потом все же выпила и снова заорала. Глеб жалобно попробовал разбудить хозяина. Тот спал почти не дыша, жутко сморщившись, поджав к себе ручки и ножки. У него что-то внутри болело. "Да пошла ты!" Глеб открыл косую, измазанную засохшим навозом калитку, и корова, удивленно оглядываясь, пошла в лес, на что-то жалуясь всему свету. "Ну да, я тебя подоить забыл. Прости, но чего не умею, того не умею". Так. Теперь лайки. Они вдруг приблизились. Вдруг не чурались. Они просто не спускали с него глаз и даже унизительно подвиливали чужаку своими скрученными хвостами. Что делать? Что варить? Но стоп! Где же он прочитал, что хищникам необходимо один день в неделю поголодать? Даже львов в зоопарке по понедельникам не кормят. А для собак разгрузка была назначена на сегодня. Ясно! Умные лайки поняли, повздыхали и убежали в лес ловить мышей. Теперь что еще? Все? Замечательно! Так он ловко расправился с хозяйством и мог совершенно спокойно заняться своей "литературой". Это было очень даже хорошо: сесть одному и все забыть. Выключиться. Чтобы не возникало никакой, самой тонкой, свистящей связи между прошлым и настоящим. Чтобы прошлое не оживало здесь ни для кого, кроме самого Глеба... И именно здесь он совершил ошибку: забыл покормить домового.