Про домового - это понятно, так, чтобы атмосферу разрядить. Очень уж горелым запахло. Но не от разницы потенциалов, нет, это только у Глеба одного проводка подплавилась, но и плавилась она уже давно. Разве таким зацепишь?
И домовой, что с ним? Пусть себе живет. У себя-то дома.
Глава шестая
Поваляться всласть со столь долгожданной за эти дни книжкой не пришлось. Словно кто-то подкарауливал, чтобы Анюшкин отошел подальше и не смог услышать застрекотавший по полевой дороге, подходящей к кордону из расположенного километрах в двадцати районного центра, мотоцикл. Глеб пригнулся к окошку: кто? Опять за ним? Ага, поспал два дня, в баньке попарился, хватит! Пора опять по горам бегать. Но теперь-то, в кроссовках, будет попроще. Все-то умница Семенов предусмотрел. Опыт, опыт солдата. Глеб тихо приоткрыл дверь в абсолютно темные сени и, вытянув вперед руки, пошел по направлению предполагаемого выхода. Домовой подкарауливал его на скамье с целым подбором самых звучных народных инструментов: столько ведер, кастрюль и банок разом один Глеб свалить не мог! Потеряв от звона и грохота ориентацию, он потерял и всякую волю к побегу. Присев в этой проклятой темноте на опустевшую скамью, он просто слушал, как мотоцикл дострекотал до Анюшкиного дома и заглох. Кто-то с него слез, звучно высморкался и пошел к сеням, сопровождаемый злобным, заливистым собачьим лаем. На крылечке немного потоптался, словно приводя себя в порядок, но дверь дернул без предупреждающего стука. Со свету входящий сразу запнулся за жестяной звонкий подойник, который, отлетев, углом точно разбил очень дефицитную в сельском хозяйстве трехлитровую банку. Мат был соответствующим случаю.
- Здравствуйте, - приподнимаясь, тихо поприветствовал входящего Глеб, увидевший в контровом свете пилотку и маленькие милицейские погоны.
- Кто здесь? - вверх поползла рука с большой резиновой дубинкой.
- Это я, - запнулся Глеб, только теперь сообразив, что до этого момента уже давно разные люди передавали его из рук в руки, сопровождая хоть какими-то рекомендациями, и он, кажется, забыл свою московскую, на дорогу, легенду. - Давайте войдем, я потом здесь подберу.
- Так ты... А хозяин где? Анюшкин?
Примиряюще Глеб открыл дверь в избу, но милиционер первым не вошел. "Привычки, однако, профессиональные". В комнате же сразу прошагал к столу, грузно сел на скрипнувший стульчик, положил прямо на анюшкинские бумаги дубинку и новенькую полевую офицерскую сумку. Не глядя на Глеба, расстегнул ее, достал общую тетрадку, дешевенькую ручку, опробовал и начал что-то писать. Глеб, постояв, присел на вроде как свою кровать и стал ждать.
- Я участковый, старший лейтенант Джумалиев. Ваша фамилия, имя, отчество. Год, место рождения. Прописка.
- Что-то случилось?
- Не тяни время! Ты документы терял?
- У меня их украли.
- Это мы еще выясним. Имя!
- Муссалиев Максуд...
Протокольные вопросы были на "вы", но комментировались на "ты". Перед Глебом сидел очень плотный, не то чтобы жирный, а именно какой-то очень тяжелый, словно залитый до верха холодной черной водой, сорокалетний, среднего роста мужчина с сальными редеющими черными волосами, прилипшими к потному лбу. Темно-медное, с расширенными грязными порами лицо и с отечными мешками под узкими, без блеска, светло-карими глазами, мокрая шея, окатистые плечи - все излучало глухую, тупую неприязнь. Глеб испуганно смотрел на его короткие безволосые руки с закатанными по локоть рукавами гимнастерки, на толстые, обтянутые синими форменными брюками ляжки, на тугую дубинку и ясно ощущал, как из него утекала сила земного притяжения. Словно кто-то подошел сзади, приставил к затылку тоненький хоботок и стал высасывать. Наступала не легкость, а именно обессиленность, опустошенность. Из каких-то запасников выжимались последние капли самосохранения, затвердевавшие на воздухе через зазубренную легенду.