- Нет. Нет, отец. Все не так. Если я и не пойду, то только по ее просьбе, а не по твоему рассуждению. Прости. Я не пойду только потому, что она просила! Она - сама - меня - об этом - просила!

- Да-да! Конечно. Ты успокойся. Успокойся... Все правильно. Это я неточно выразился. Прости.

Жена отца Владимира оказалась полной, забавно медлительной и совсем не такой, какой "должна быть" жена священника. Она не важничала: светлая, веснушчатая, как-то совсем по-родному доверчиво улыбнулась входящим своими мелкими, очень белыми зубами, тыльной стороной голой мокрой руки убирая падавшую на лоб прядь. На длинном, застеленном зеленой клеенкой столе две девочки, лет десяти и двенадцати, доставляли большие узбекские чашки и ложечки. "Да сколько же у них дочерей?" Пятерых Глеб точно видел. Матушка молча указала пальцем - посредине поставили мед.

- У нас - шестеро! Да, и все вот девки. Ну а вы как? Наспорились с Семеновым? Это ж надо, а, сколько лет всё друг друга давят. Словно перед собой оправдываются. Или, скорей, вместе боятся чего-то и, как дети, на всякий случай друг на дружку вину сваливают.

- Вот еще один психоаналитик.

Отец Владимир благословил стол.

- Матушка, ты это... привечай гостя. А я пока до Кулебякиных добегу.

- Что? Кто-то пропал в горах?

- Пока предположения. Только - чур, гостя не пытать.

Это "чур" уже прозвучало из сеней.

Бедная-бедная матушка: "не пытать"! Вот так заданьице для женщины. Но она молодец. Глебу стало вдруг очень-очень тепло и уютно. Словно он дома - у родителей. Что в этой женщине, внешне совершенно не похожей на его мать, было все же поразительно ей созвучным? Восхищение мужем? И детьми?.. Девочки тоже старались уважить гостя. Говорили почти шепотом. И салфетку, и ложечку подавали за полсекунды до необходимости. И с совершенно явным удовольствием. А матушка то выбегала к жужжавшей стиралке, то возвращалась к бурлящей плите. И - улыбка для Глеба:

- А как же? Деревня без работы не бывает. Мне даже трудно сейчас уже и вспомнить, как я в городе росла, воспитывалась. Смотрю на свою сестру, ее мужа, детей и удивляюсь: как так можно? Ужас, как они детей портят! Мои-то и не знают, что такое скука. И дом тут, и хозяйство. А Женя, так она и с машиной отцу помогает. Не помню, где я прочитала, но как-то в памяти засело: "Работа - это любовь, ставшая видимой". И забавно - явно не из православной литературы, а так хорошо сказано. Действительно, как еще эту самую любовь в мир проявишь, кроме как работой?

- Умной работой.

- А другое-то и не работа. Игра.

Работа без любви - игра! Игра - любовь без работы. Это здорово!

Глеб, откинувшись на спинку, смотрел в окно исцеляемым человеком. Вот сколько его перед этим ни бил отец Владимир, ни подцеплял - это было рядом, лишь рядом. Ах, женщина... Только она развязывает узелки, затянутые другой.

- Мы же с батюшкой со школы дружили. Я его и из армии ждала. И потом, со всеми его "поисками истины", чуть с родителями окончательно не порвала... Мы из города в деревне-то первое время не передать как мучались. Не то что там дрова, вода с колодца, холодный туалет. А с людьми не сходились. Они нас чурались - либо жалели, либо измывались над нашей беспомощностью... А что там, иной раз и есть нечего было. Этот вон "джип" старый из Финляндии друзья подарили, внешне забавно выглядим, как буржуи, а так ведь стройка все съедает. Иной раз и за молоко с соседями рассчитаться нечем. В долг месяцами берем. А дочки-то как растут - скоро одевать уже надо будет... Батюшка у нас такой смешной бывает. Вот ситуация: оплатили мы для храма лес - сорок кубов сухой "пятидесятки" и бруса, а хранить негде. Попросили пока на складе подержать... Приезжаем через две недели с рабочими, а леса нет. Продали и пропили. Взамен предлагают подгнившее сырье. Батюшка и пошел в контору стыдить... А там замдиректора с бодуна бычится. И так - при людях - посылает отца-то на три буквы. Я аж испугалась: все, он же разведчик был! Сейчас, думаю, он этого идиота сквозь стену вынесет. Нет, батюшка выдержал. Молча вышел, только сгорбился...