— Вот этот разлом, — сказал Палец, показывая на грубо заделанную дыру в бетонном тоннеле. — Через него Леший свалился сюда, когда за Амиром шел. Наверху трассу прорвало, и он сюда вместе с горячей водой ахнулся.

Зарембо посмотрел наверх.

— Как он только башку себе не разбил.

— Может, и долбанулся чутка, кто знает, — сказал Палец. — Как отряд распустили, про него ничего не слышно.

— Да, видел я его как-то, — вспомнил Зарембо. — Он в один дом на Ленинградке заходил, у нас там охраняемый объект. Весь деловой, морда каменная — как всегда, короче…

— А Леший тут при чем? — спросил Середов. — Он тоже в деле?

Палец посветил налобником в глаза Зарембо: мол, не болтай! Но тот только прищурился.

— Успокойся, Ржавый. Леший ни о чем не знает, — сказал Палец. — И знать не должен!

— Во-во! — гаркнул Зарембо. — Мы без него оприходуем оставшееся золотишко!

— Что значит «оставшееся»? — не понял Середов. — Кто-то уже приходил за ним?

Палец незаметно врезал ботинком по ноге Зарембо.

— Нет. То есть мы надеемся, что оно на месте. Мы ведь не можем знать точно, времени много прошло.

— А-а, — сказал Середов.

На этот раз Зарембо, к счастью, промолчал. Дошло, наконец.

…Чуть дальше направо уходила узкая штольня. Палец сверился по своей карте, которую рисовал когда-то по памяти. Штольни на карте не было. Может, просто забыл пометить. А может, ее пробили уже после них и выставили там самострел с датчиком движения.

— Стойте!

Замерли на месте.

— Чего? — встревоженный шепот Середова.

— Стой и молчи, — прогудел в ответ Зарембо.

Палец подобрал с пола хороший кусок бетона, дошел по стеночке до входа в штольню, швырнул туда камень. Он со стуком упал где-то в темноте. Больше ничего. Ну, и что это значит? Что там нет самострела? Или что его датчик на маленький предмет не реагирует? Палец рискнул, посветил внутрь. Штольня заканчивалась тупиком метрах в пяти от входа. Может, это… как она называется? Замуровка. Но кто, кроме Лешего, в таких тонкостях разберется?

— Пошли, — сказал Зарембо командирским тоном. Уверенно сказал, как будто ему все ясно и понятно.

Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы, едет поезд запоздалый…

Они здесь не были два года. Это большой срок — там, наверху, на земле. Москва чуть не каждый день меняется. Что-то реставрируют, что-то сносят, новые кварталы строят. А здесь все по-прежнему. Даже странно. А может, это только кажется.

Свет фонарей скользил вдоль рельсов, шарил по сырому бетону, по кучам мусора, наваленным у стен. Палец присел, провел рукой по поверхности рельса.

— Ржавчина, — сказал он. — Вагонетками здесь никто не пользовался. Если бы ФСБ затеяло операцию по подъему металла, узкоколейку бы наверняка расконсервировали.

— Значит, золото на месте? — сказал Середов.

— Надеюсь.

Зарембо что-то заметил в круге света среди мусора, наклонился, поднял сигаретную пачку.

— Ого, моя «Ява»! — Он вытряс из нее четыре сигареты, понюхал. — Странно… Чего я ее выбросил, если не закончилась? Может, потерял? И табачок еще не выветрился, однако…

— А с чего решил, что твоя? — спросил Палец.

— Так никто из наших, кроме меня, ее не потреблял! У Лешего американские сигареты, у Полосатого без фильтра, типа «Примы», он другие не признавал.