– В Нюрнберге вам исчерпывающе ответили, – заметил Котов.

– Кое-какие соображения у меня действительно имеются. Они не в ладах с нравственностью и моей совестью, но об этом позже, – сказал Гуров. – Под одну группу отморозков я человека подвел, но таких групп в Москве много.

Ваша задача определить их дислокацию, получить установочные данные на главарей. Уверен, вы будете работать не ногами, а головой. Все необходимые данные имеются в компьютерах райуправлений, возможно, и в одном месте – в Управлении по борьбе с организованной преступностью. Гонористым ментам объясните, что выполняете приказ первого зама Шубина, давайте телефон генерала Орлова.

– Извини, Лев Иванович, – сказал молчавший до этого Станислав. – Тебе, безусловно, известно, что ни потерпевшие, ни свидетели показаний на данную публику не дают. И как бы ты с нравственностью и своей совестью ни обращался, положение не изменится.

– Мне известно, – Гуров кивнул оперативникам. – Выполняйте.

– К вечеру доложим, – ответил Нестеренко и вышел из кабинета следом за Котовым.

– Очень верно написали Стругацкие – «трудно быть Богом»? – спросил Станислав.

– Не знаю, не пробовал, – ответил Гуров, раскладывая на столе документы. – Давай попытаемся не трепаться и немного поработаем.

Толик Агеев, хорошо одетый, с выправкой гвардейца, с лукавой усмешкой на лице, вышел из подъезда своего дома, закурил и мгновенно преобразился.

Фигура его обмякла, движения стали расхлябанными, походка то ли моряка, то ли пьяницы, улыбка исчезла. Толик сплюнул сквозь зубы на стену дома и потащился по улице, загребая вихляющими ногами по лужам. Вскоре к нему присоединилась одна фигура, вторая, когда группа вышла на парковую аллею, их было уже человек двадцать. Они не разговаривали, не смеялись, двигались молча, неся перед собой волчью злобу и опасность. Они еще никого не тронули, а парк мгновенно опустел, замаячил милицейский патруль и тут же растворился в сумерках.

– Присядем, – обронил Толик.

– Скамью разверните! – приказал Командир.

Тут же массивную скамью перенесли с одной стороны аллеи, поставили напротив другой, образовав «купе», расселись. Два парня вынули из сумок бутылки. Толику и Командиру вручили стаканчики, сами пили из бутылок. Выпив стаканчик виски и закусив, Толик сказал:

– Кто пить не умеет, пусть воздержится. Кстати, позорного в отказе ничего нет, я сам практически не употребляю. Хочу посоветоваться.

Он был и тактик, и психолог, несколько пацанов молча отставили бутылки.

– Значит, так, – продолжал Толик. – Нам необходимо решить, либо мы самораспускаемся, либо мы готовимся к схватке с мужиками Капитана. Какие будут мнения?

– Пошли бы они, козлы! – заявил Командир.

– Драться! Драться! Поубиваем мужиков, они оборзели! – раздались выкрики.

– Что смелые, рад. – Толик закурил. – Но силы не равны. В рукопашной, на ножах и цепях мы против них не годимся. Если дойдет дело до стрельбы, то совсем дохляк. Сколько у нас стволов, Командир?

– Пять боевых и три газовых, – ответил Командир.

– А у мужиков только «калашниковых» штук семь, о пистолетах не говорю. Мы без серьезной подготовки и руководства профессионала никуда не годимся. Вчера вечером, кто в «Фиалке» был, видел одного профи, он двумя ударами уложил двух козлов Капитана, отобрал у них автоматы, помог дойти до тачки. Я с ним познакомился, человек без определенки, с условным сроком, без денег и друзей. Афганец. Сейчас у Анны прилег, я конкретного разговора с ним не имел.