Наметившиеся разногласия, однако, долгое время не выходили за рамки частных бесед и записок, не предназначенных для печати. Но в эпоху Екатерины II запретная ранее тема впервые становится предметом публичных исторических размышлений. Правда, доступны они были только лицам, облеченным высочайшим доверием, и остроты проблемы не снимали — скорее, наоборот, подчёркивали отсутствие бесспорного и законного порядка престолонаследия.
Болтин, полемизируя с с французом Леклерком, утверждал, что «русские во всё время были государям своим верны, даже и самым строптивейшим». Но он же, оправдывая воцарение Елизаветы, считал заговоры 1740–1741 гг. «в существе своём суть законными и правотой производимыми». Однако если устранение «тирана» Бирона историк ещё как-то мог представить в качестве законного акта, то объяснить «незаконность» воцарения Ивана Антоновича и предшествовавшей ему Анны Иоанновны было трудно; приходилось оправдывать правление последней тем, что она «всею нациею признана самодержавной».[46]
Либеральное начало царствования Александра I и наметившийся в обществе в эпоху Наполеоновских войн интерес к отечественной истории послужили толчком к появлению в печати целого ряда публикаций о жизни забытых или «запрещённых» деятелей — Меншикова, Миниха, Остермана — и даже о «бунтовщике» и самозванце Пугачёве.[47] Однако многое по-прежнему оставалось невозможным для «публичного разглашения». Так, в 1816 г. была запрещена продажа вполне благонамеренной книги П. А. Яковлева «Жизнь принцессы Анны, правительницы России».
Лишь немногим удавалось проникнуть в Государственный архив Российской империи, где хранились секретные политические документы. Именно к этим бумагам стремился получить доступ А. С. Пушкин, когда в июне 1831 г. писал шефу жандармов А. X. Бенкендорфу о давнишнем желании «написать историю Петра Великого и его наследников до государя Петра III». Позднее поэту удалось поработать над документами петровской эпохи под присмотром графа Д. Н. Блудова — главного николаевского специалиста по политическим архивным делам — и даже ознакомиться с делом царевича Алексея; но мечта заняться историей послепетровского времени так и осталась неосуществлённой: царь не одобрил его замысел написать о преемниках Петра I.[48] Сам Д. Н. Блудов в 30-е гг. XIX в. работал с документами политических дел эпохи дворцовых переворотов и готовил для государя специальные записки об их содержании; как следует из записей Блудова, Николай I знакомился с этими источниками.[49]
Н. М. Карамзин лишь в конце жизни смог прочесть запретные мемуары Екатерины II и материалы политических процессов 30–40-х гг. XVIII в., о чём сообщил своим слушателям: «Истинные причины разных событий, жизнь и характеры многих лиц доходили до нас нередко в превратном смысле, и мы часто, по слухам, хвалим их и порицаем несправедливо. Политика того времени, по необходимости, закрыла от нас истину. Вот нечто взятое из достоверных источников. Пётр II подавал о себе прекраснейшие надежды. Он погиб от своих любимцев, которые расстроили его здоровье, действуя из личных видов… Обручение Петра II с княжною Долгоруковою было принужденное. При императрице Анне важнейшую роль играл, бесспорно, Бирон; но он совсем не был так жесток, как описали его современники; имел даже многие благородные свойства; впрочем, главная страсть вельмож тогдашнего времени была взаимная ненависть…»